Еще более странно: один из претендентов рядом с Отцом все время оборачивался, чтобы посмотреть на самого Пазела. Это был один из людей в маске — мужчина или женщина, Пазел не мог сказать. И, конечно, Пазел не знал, был ли этот взгляд добрым, жестоким или просто любопытным. Но почему молодой сфванцкор должен им интересоваться?
Затем он поймал взгляд Таши и увидел ее смелость и ясность, и даже намек на озорство, которое было присуще ей одной во всем огромном мире. И внезапно страх за нее выскочил наружу, как хищник из травы, и он не мог думать ни о чем другом. Прекратите это, прекратите церемонию, уведите ее отсюда!
Пришло время: Таша и ее жених стояли на коленях на камне. Священник снова поднял нож и кубок. Фалмуркат протянул большой палец, и семь капель его крови были добавлены в молоко, уже окрашенное кровью Таши.
— Выпейте сейчас, — сказал священник, — чтобы наши судьбы переплелись и остались связаны навсегда.
Священник сделал глоток и передал кубок Фалмуркату Старшему. Кубок обошел помост, и все сделали по маленькому глотку. Но когда настала очередь Пазела, он замер, разъяренный и испуганный, его мозг горел огнем. Священник подтолкнул его, прошептав: «Пей, ты должен пить». Мзитрини уставились на него с зарождающимся возмущением. Таша бросила на него последний взгляд, невероятно бесстрашный. Он выпил.
Гости дружно вздохнули, и кубок двинулся дальше. Пазел достал из кармана Благословение-Ленту и держал ее на виду. Таша и ее жених пили последними. Священник снова взял кубок.
— Итак, возлюбленный принц, что вы заявляете?
Принц Фалмуркат взял руку Таши и очень нежно погладил ее большим пальцем. Он собирался что-то сказать, когда Таша отдернула руку.
— Ваше высочество, простите меня. Я не могу выйти за вас замуж. Этот брак — пре...
Дальше она не продвинулась. В задней части собрания Арунис сделал незаметный жест. Смертоносное ожерелье натянулось. Таша пошатнулась, схватившись за горло.
Пазел уронил ленту и бросился, чтобы поймать Ташу. Паку́ Лападолма закричала. Эберзам Исик вскочил на помост, выкрикивая имя своей дочери. Священник уронил священное молоко.
Пазел прижал ее к груди, ненавидя себя, ненавидя весь мир. Никакого ответа, кроме этого. Нет другого выхода, который можно было бы попробовать. Он что-то прошептал ей, поцеловал в ухо. Фалмуркат наблюдал за происходящим в безмолвном ужасе. Таша корчилась и извивалась, ее лицо темнело с каждым ударом сердца.
— Прочь! Дайте ей воздуха! — доктор Чедфеллоу рвался вперед. За ним, гневный и подозрительный, шел чародей.
Таши стала так яростно дергаться, что Пазел чуть не выпустил ее из рук. Он лежал на спине, отчаянно обхватив руками ее грудь, уткнувшись лицом в ее плечо. Затем она внезапно прекратила дергаться, ее глаза расширились от изумления, потускнели, голова откинулась назад, с громким стуком ударившись о камень.
Пазел резко выпрямился, поднимая ее, давясь слезами.
— Ты, проклятый Ямами дьявол! — закричал он. — На этот раз ты ее убил!
Никто не знал, кого он обвинял — мальчик явно был в истерике, — но из разинувшей рты толпы забормотал в знак протеста Арунис:
— Только не я! Ну, не этим малюсеньким нажатием! Да посмотри сам!
Мало кто обратил внимание на бред торговца из Опалта (к этому времени все что-то кричали), но для друзей Таши его слова означали именно то, о чем они молились: мгновение, когда та самая сила, которая наложила проклятие, сознательно его сдерживала. Рука Пазела метнулась вперед, поймала ожерелье и сломала его одним жестоким рывком. Серебристые морские существа, которых Исик создал для матери Таши — наяды и анемоны, морские звезды, угри, — разлетелись во все стороны. Ожерелье было уничтожено.
Но Таша лежала совершенно неподвижно.
Пазел снова и снова произносил ее имя. Доктор Чедфеллоу пощупал ее окровавленную шею, затем быстро наклонил ухо к ее груди. Выражение боли исказило лицо хирурга, и он закрыл свои глаза.
Началось настоящее столпотворение.
— Нет сердцебиения! Нет сердцебиения! — крик пронесся по святилищу. Гости уже вываливались через арки, унося с собой новости о катастрофе. Из толпы снаружи донесся оглушительный вой.