Жилая палуба пронеслась вихрем; затем они услышали, как Арунис вышел на нижнюю.
— Я знаю, куда он направляется! — сказала Таша. — К Нилстоуну! К Нилстоуну и Шаггату Нессу!
Они достигли подножия лестницы — и в ужасе попятились, не смея дышать.
Поток гигантских крыс пересекал нижнюю с левого на правый борт, обтекая подножие Серебряной Лестницы. Они вели себя устрашающе тихо: больше не визжали, хотя тихие крики «Убей!» все еще вырывались из нескольких окровавленных ртов. Их запах вызывал тревогу: не только крысиная вонь, от которой молодые люди страдали в течение нескольких часов, но и новый, маслянистый, пьянящий запах, заставивший их прикрыть рты, чтобы не закашляться.
Когда они проходили в нескольких футах от двух людей, крысы внезапно подняли свои искаженные, гнусавые голоса и начали петь:
Я Рин бесстрашное дитя, и клятву я даю,
Что узы все сломает смерть, я кончу жизнь в раю.
Пусть хлад и тлен ждет на пути, но там сады пышны
На райских кущах отдохну, у Дерева в тени.
Верь в огонь, кровь пускай,
Ангел Рина, волю дай.
Восемьдесят или девяносто монстров прошли мимо, глядя прямо перед собой, а Пазел и Таша наблюдали, не шевельнув ни единым мускулом. Когда последняя крыса пронеслась мимо, молодые люди прислонились к стене, вздыхая с облегчением.
— Арунис, должно быть, едва опередил их, — прошептал Пазел.
— Эта песня, — сказала Таша, — это гимн. Тот самый, который мы пели в Лорге, за исключением последнего грубого куплета о крови. И Пазел — ты видел икшеля, который шел с ними?
Пазел вздрогнул:
— Нет, не видел. Послушай, Таша, не верь своим глазам. Этот гребель...
— Я знаю, — сказала она. — Это началось еще в лазарете. Я увидела своего отца, стоящего позади Фулбрича, ужасно разгневанного, тянущегося к его шее. А потом...
Она судорожно зевнула. Айя Рин, подумал Пазел, она долго не протянет. Таша посмотрела на него, испуганная, разъяренная, крепче сжимая Илдракин.
— Пошли, — сказала она.
Они вышли на нижнюю. Крысы шныряли по правому борту, и голос — голос Мастера Мугстура — ругал их почем зря. Пазел с радостью обнаружил, что дверь отсека разбита на части: это позволило им пройти беззвучно.
Они вошли в небольшое помещение, где хранили зерно для корабельного скота. Лари с зерном были разбиты и разграблены. У дальней двери кровь стояла лужей.
— Следующая комната хлев, куда Роуз поместил Шаггата, — сказала Таша. — Держись позади меня, Пазел, и, ради Рина, не предпринимай ничего смелого.
В другое время он мог бы что-нибудь возразить. Теперь он только кивнул. Гребель превратил лужу крови в черную дымящуюся яму; он поморщился, когда Таша прошла через нее, рассеивая иллюзию.
Он последовал за ней в хлев. Прямо перед собой они могли видеть каменную фигуру Шаггата, крепко прикованного цепью к пиллерсу. В его кулаке был зажат Нилстоун, тьма стала видимой, ничто обрело форму. Вокруг безумного короля Мзитрина лежали тела турахов и крыс. Квадратные тюки сена казались потемневшими от крови холмиками. Но Аруниса нигде не было видно.
Таша яростно ударила себя по голове:
— Опять ошиблась! Это совсем не то место, куда он направлялся!
— Но это то место, где вы умрете, гиганты, — сказал голос позади них.
Они обернулись: в дверном проеме стоял Стелдак, босые ноги торчали из лужи крови. Он никогда не выглядел более порочным или развращенным. Его изможденные губы были широко растянуты в ухмылке, а бледные глаза сияли ликованием. Прежде чем Пазел или Таша смогли пошевелиться, он повернулся и крикнул:
— Выходи, Мугстур! Я же говорил тебе, что это не Арунис! Это всего лишь два человека — возможно, последние, кто избежал нашей мести.
Позади него раздался громкий визг, и в дверной проем хлынули крысы. С решимостью, которая спасла жизнь им обоим, Таша схватила Пазела за руку и потащила в дальний конец зала. Они вскарабкались на штабель тюков сена, затем повернулись и подняли оружие.
— Бей первым! — прошептала ему Таша. — Каждый проклятый богами раз!
Крысы набросились на них за считанные секунды. Пазел сражался еще отчаяннее, чем на грот-мачте, вонзая меч Исика в одну пару щелкающих челюстей за другой, борясь за равновесие на движущихся тюках. Когда десятки крыс набросились на молодых людей, в комнату вразвалку вошел сам Мугстур. Он выглядел удивительно распухшим и уродливым. Трансформация в хранилище спиртного, казалось, закрыла рану, нанесенную ему Герцилом, оставив только фиолетовый шрам на мертвенно белой груди. Но что-то изменилось: Мугстур, да и вообще все крысы, стали скользкими и склизкими, как будто покрытыми какой-то вязкой субстанцией. Галлюцинация, подумал Пазел, и тут на него прыгнула очередная крыса.