Позже в том же году военные корабли Мзитрина начали совершать набеги на побережье Чересте. Мэр Ормаэла обратился к Чедфеллоу, Специальному Посланнику Арквала, и попросил имперской защиты. Пазел получил еще одну причину обожать Чедфеллоу: тот был Ухом Императора.
Однажды корабль капитана Грегори был замечен недалеко от Ормаэла с самим Грегори за штурвалом: но теперь на корабле были цвета Мзитрина. Грегори сразу же был переименован в Паткендла-Предателя, и семья Пазела разделила его позор. Соседи смотрели сквозь них; друзья Пазела обнаружили, что он им никогда по-настоящему не нравился. Неда, которая устроилась работать на козью ферму, наносила им краткие визиты, изливая все свое негодование и оставляя подарки в виде кислого сыра, но больше никогда не проводила ни одной ночи под крышей Сутинии.
Только Чедфеллоу не изменился. Он по-прежнему приходил ужинать — и обычно сам приносил ужин, потому что Сутиния была почти нищей, — и целый час тренировал Пазела в арквали. Он был лучшим, что могло случиться с сыном предателя. Пока не стал самым худшим.
В ночь перед вторжением — о котором Чедфеллоу не сказал ни слова — Пазел обнаружил, что сидит рядом с доктором под апельсиновым деревом Неды и собирает воздушного змея. Пазел не мог вспомнить многого из того, о чем они говорили (его мысли были больше заняты подарком доктора, чем его словами), но последнюю часть разговора он никогда не забудет.
— Игнус, что делала моя мать? В тот раз, когда убежала.
— Тебе следует спросить ее, мой мальчик.
Пазел ничего не сказал; они оба знали, что он спрашивал об этом тысячу раз.
— Хорошо, — неохотно сказал доктор, — давай предположим, что она отправилась на какое-то время к своему народу.
— Мой отец так и не вернулся. Что, если бы и она не вернулась?
— Она вернулась. Ты ее сын, и она тебя любит.
— Что, если бы не вернулась?
Вопрос Пазела был мольбой. Как будто он уже мог каким-то образом почувствовать их: огонь и предсмертные крики, порабощение, изнасилования и боевые топоры, которые должны были вот-вот прийти в его мир.
Чедфеллоу посмотрел ему прямо в глаза. Понизив голос, он сказал:
— Если бы она не вернулась, я бы отвез тебя в Этерхорд, сделал бы из тебя настоящего арквали и отправил бы в надлежащую школу. Одну из трех Высших академий, чтобы быть уверенным. И когда бы ты закончил учебу, тебя бы не просто похлопали по голове. Нет, ты получил бы собственную строчку в Бесконечном Свитке, который Молодые Ученые Империи подписывают на протяжении восьми столетий. И у тебя были бы друзья, которые любили бы тебя за твой ум, а не завидовали ему. И, хотя ты можешь мне не верить, через несколько лет ты бы забыл этих тупиц и болванов и чувствовал бы себя дома там, а не здесь.
Пазел был ошарашен. Он никак не мог заслужить все это. Чедфеллоу смотрел на него, почти ухмыляясь, пока из ниоткуда не появилась Сутиния, которая толкнула доктора обратно в кресло и отвесила размашистую пощечину.
— Ты заберешь его, когда меня похоронят, Игнус, — сказала она, схватила Пазела за руку и повела в дом.
— Мама, мама, — сказал Пазел, когда они взбежали по лестнице. — Он имел в виду, если бы я был один, если бы с тобой что-нибудь случилось. Отпусти. Ты не понимаешь.
— Я понимаю больше, чем ты думаешь, — отрезала она.
Она больно тащила его за руку.
— Ты животное, — крикнул он, взвизгнув от боли. — Лучше бы ты держалась подальше. Я хочу поехать с ним в Этерхорд.
Она притащила его в ванную и поставила перед зеркалом:
— Посмотри на свою кожу. В Этерхорде тебя бы сделали смолбоем или рабом.
— Я тоже не цвета ормали! — рявкнул он в ответ. И это было правдой, хотя и не всей: у него был слишком карамельный цвет лица и слишком каштановые волосы.
Сутиния пожала плечами:
— Ты достаточно близок.
— Я похож на тебя, — всхлипнул он. В тот момент это было худшее оскорбление, которое пришло ему в голову. Его мать начала смеяться, что взбесило его еще больше. — Этерхорд — подходящий город, — крикнул он. — Игнус принадлежит ему, и я тоже мог бы, если бы ты просто оставила меня одного.
Она покинет его на следующий же день и, возможно, навсегда, но в тот момент его слова произвели странный эффект. Ее смех и ярость исчезли, и она посмотрела на него с каким-то печальным удивлением, как будто только сейчас поняла, о чем они говорили.
— Ты не принадлежишь тому месту, — сказала она. — Мы никогда не будем принадлежать к числу тех, кто принадлежит. Лучшее, что можно сделать, — это собрать какое-нибудь племя отверженных, когда ты станешь достаточно взрослым, чтобы их найти.
— Но Игнус...
— Игнус — фантазер. Он думает о каком-то другом мальчике, о какой-то жизни, которая могла бы быть, если бы мир был совсем другим. Мне все равно, веришь ли ты в то, что я говорю. Просто запомни это, любимый, и реши сам, кто сказал правду.