— Что ж, Отт, — сказал я, поймав взгляд мастера-шпиона, — ты можешь сохранить бонус, о котором мы говорили. Но тогда треть казны Магада уйдет в эту треклятую дыру, вместе с Нилстоуном, Шаггатом и всеми нами.
— И это все, что ты хочешь сказать в конце жизни? — спросил Отт, едко улыбаясь.
Я покачал головой:
— Еще кое-что. Я мочусь на твоего императора.
Он выпрямил ноги и встал, и сделал бы мне что-нибудь болезненное, если бы я не положил руку на дверную ручку. В кои-то веки у меня был способ убивать быстрее, чем Отт, и более просто.
Затем, к моему удивлению, дверь распахнули снаружи, и кто, как вы думаете, влетел под мою руку? Нипс Ундрабуст! Мы все пошатнулись от порыва свежего воздуха, и я, стоявший ближе всех к двери, чуть не рухнул от боли. Когда я пришел в себя, то увидел, как Ундрабуст борется с девушкой-безбилетницей. Он пытался обнять ее; она била и отталкивала его обратно к двери.
— Что ты делаешь! — взвизгнула она. — Убирайся отсюда! Не дыши! Ты окажешься в ловушке, как и все мы!
Затем раздался стук в дверь – но на этот раз я крепко держал ручку. Там стояли Паткендл и Таша Исик, которые кричали почти то же самое, что и Марила. Но Ундрабуст стоял на своем, пытаясь успокоить и удержать ее, говоря ей, что ему больше никуда не надо идти:
— Прекрати это, Марила. Осталось всего несколько минут, ты меня слышишь? Не шуми. Тебе больше не нужно бороться.
Я прижался лицом к окну и увидел ужасное зрелище: водный горизонт был выше поручней. Мы были ниже края, спускались, набирали скорость. Мы вошли в пасть демона. Паткендл и девушка были единственными фигурами, близкими к баку. Должно быть, они преследовали Ундрабуста, догадываясь, что он намеревался сделать. Парень, конечно, был прав: это больше не имело значения. Я наблюдал, как Паткендл опустил девушку рядом с собой в колючие брызги. Они сидели на корточках спиной к двери, держась друг за друга, как пара сирот в книжке с картинками, и тут мне в голову пришла странная мысль: возможно, эти четверо молодых людей были самыми здравомыслящими из всех нас, потому что посреди безумия они заботились друг о друге. Я могу утверждать, Отец, — это признак здорового ума.
Внезапно Таша Исик подняла голову, напрягшись, как олень. Паткендл уставился на нее, и одними губами произнес какой-то вопрос. Очень решительно и быстро она высвободилась из его объятий и встала. Он снова попытался схватить ее, но она отбилась от него с огромной силой, ее глаза все еще смотрели в небо. Затем, как женщина в трансе, она шагнула вперед, забыв о смерти, которая ей угрожала, и вытянула руки высоко над головой. Налетел ветер и поднял ее, как куклу. Паткендл бросился и схватил ее за ноги; она не знала, что он был там. А потом над палубой пронесся Красный Шторм.
Это было похоже на зарево какого-то немыслимо колоссального пожара, но жара не было. Дождь и брызги превратились в красное золото, палуба — в красный янтарь; такелаж был похож на проволоку, нагретую почти до плавления. Мы завершили еще один виток Вихря и, наконец, врезались в красное облако. Облако, говорю я, но это не было ни облаком, ни полярным сиянием, ни радугой, ни отражением. Оно было именно тем, чем его назвала тварь по имени Болуту: штормом света. Жидким светом, и парообразным, и с краями, похожими на кружащиеся снежинки. Свет цеплялся за планшири и капал с рангоута. Он прожег протянутые пальцы Таши Исик.
По мере того как мы погружались все глубже, произошло несколько событий. Во-первых внезапно прекратился всякий шум. Скрежет Вихря быстро затих, как шум литейного цеха, когда уходишь от него, закрывая за собой дверь за дверью. Это привело меня ко второму, абсолютно чудесному и благословенному открытию: исчез сам Вихрь.
Не рассеялся, не разрушился. Просто исчез, как будто это был не более чем мыльный пузырь на волнах. Люди выползали из люков с явным изумлением в глазах. Нас больше не кренило, мы больше не были пойманы в смертельную спираль на гладком, как масло, море. Снова были волны, и нас качало на них, ветер дул с правого борта.
Затем я увидел, что облака тоже исчезли: я имею в виду грозовые тучи за Красным Штормом. Небо было очищено от них, и на их месте я мог видеть только клочья облаков, горящие, как угли, на юге. Все небо за штормом было новым — и хотя я не мог быть уверен в этом ярком безумии, мне показалось, что само солнце изменило положение.
Таша Исик, пошатываясь, шла к баку, красный свет плескался вокруг ее лодыжек. Пазел все еще стоял на коленях на палубе, где он держал ее. Во внезапной тишине он крикнул:
— Что, во имя Девяти Ям, с тобой происходит, Таша? Что ты сделала?
Она неуверенно повернулась:
— Ничего. Это сделал Шторм.