— Шторм уничтожил Вихрь?
Девушка покачала головой:
— С Вихрем ничего не случилось. Шторм что-то сделал с нами. Разве ты этого не чувствуешь?
Она подошла к окну, так что мы встали лицом к лицу. Свет действительно капал с ее подбородка и ресниц. Она покачала головой: капли света брызнули на стекло.
— Вы бы действительно задушили его? — спросила она меня.
Естественно, она говорила о Паткендле. Но прежде чем я нашел слова, чтобы ответить ей, герцогиня вскрикнула. Я обернулся — и увидел существо там, где мгновение назад стоял Болуту. Существо носило одежду ветеринара и его улыбку, но оно не было человеком. В то же время оно было больше похоже на человека, чем любой фликкер или нунеккам, или даже седжмены, которых можно увидеть в Музее Естественной Истории Этерхорда. У этого существа передо мной было человеческое тело и лицо. Оно было стройным и угольно-черным, с серебристыми волосами и ресницами, и большими серебристыми глазами. Эти глаза были его самой странной особенностью. У них были кошачьи щелочки вместо зрачков и двойной набор век. Внутренние веки были прозрачными, как стекло; я не знаю, какой цели они могут служить.
Существо подняло руку, чтобы успокоить нас, затем передумало и спрятало руку в карман. Но мы все это увидели: черная кожа летучей мыши, натянутая между пальцами вплоть до среднего сустава. Затем оно рассмеялось, немного нервно, и выставило руки на всеобщее обозрение:
— Знаете, я играю на флейте. За последние двадцать лет я стал довольно хорошим флейтистом, по человеческим меркам. Теперь мне придется вернуться к флейтам длому — отверстия расположены дальше друг от друга, чтобы вместить наши перепонки.
Это был все тот же Болуту: голос не изменился, как и склонность к странным маленьким признаниям.
— Дасту уже рассказывал вам обо мне, — продолжал он. — Теперь вы видите, что я сказал чистую правду. Правду о себе, а также, между прочим, об этой метели света. Ибо это то же самое явление, которое поразило нас двадцать лет назад. Очевидно, оно направилось на север. И еще очевидно, что оно обладает свойствами, отменяющими магию. Оно стерло маскировку некоторых моих товарищей; теперь оно стерло мою.
— Ты немного похож на гигантского ползуна, — сказал Хаддисмал. — Ты с ними в сговоре?
Болуту недоверчиво уставился на тураха.
— Нет, — сказал Дасту. — Более вероятно, что он в сговоре с мзитрини. Верно, Мастер Отт? Держу пари, он каким-то образом подал сигнал «Джистроллоку», когда мы приближались к Брамиану.
Парень сделал шаг к Болуту, как будто намеревался его ударить, но не был уверен в способностях существа. Болуту попятился к двери. Отт из своего угла покачал головой.
— Если бы на Черные Тряпки работали существа из далеких стран, я бы об этом услышал. Я предполагаю, что мы имеем дело с помощником Аруниса. Куда он делся, тварь? Он предал тебя, когда напали крысы, и оставил здесь, среди твоих врагов, так?
Оггоск поймала мой взгляд и хихикнула, и на этот раз я понял источник ее веселья. Всего несколько минут назад мы избежали ужасной смерти, и все же, как дрессированные обезьяны, эти трое вернулись к своим привычкам — подозрениям, интригам и лжи.
Болуту переводил взгляд с одного лица на другое.
— Невероятно, — наконец сказал он. — Вы не услышали ни одного слова из того, что я сказал. Зачем вы утруждаете себя слежкой за нами, когда ваши собственные теории гораздо привлекательнее? Как бы то ни было, у меня на этом корабле есть только один враг: сам Арунис. Вы, люди севера, должны были быть моими естественными союзниками, но большинству из вас не хватило здравого смысла, чтобы это увидеть. А теперь я, пожалуй, пойду. Я уже двадцать лет терплю допросы со стороны сердитых, хмурых людей, вроде вас. Я нахожу эти вопросы такими же скучными и недалекими, как и те, кто их задает. Прощайте.
С этими словами он распахнул дверь и вышел, свободно дыша. Как и остальные, я задержал дыхание, чтобы не вдыхать наружный воздух, чувствуя, как он щекочет ноздри. Но Болуту, очевидно, совершенно невосприимчив к яду. Я полагаю, это результат его трансформации. Он зашагал прочь сквозь Красный Шторм, мимо людей и ползунов. Когда он догнал Паткендла и Ташу Исик (теперь она выглядела измученной и хрупкой, ормали крепко держал ее в своих объятиях), это чудовище приветствовало их как старых друзей.
Вы можете удивиться, как я могу говорить о гордости, когда все еще заперт в клетке? Я расскажу вам вкратце, а затем пусть Оггоск наложит свое лучшее заклинание, чтобы доставить это письмо. Она уверяет меня, что может сделать это даже здесь, запертая в своей каюте, при условии, что мы дождемся темноты.
Подобно беззвучному, усиливающемуся шторму, Красный Шторм становился все ярче и ярче. Люди покинули верхнюю палубу — я даже не мог разглядеть человека за штурвалом, хотя и не был уверен: смотреть вдоль пылающего корабля было все равно, что смотреть в самое сердце костра. Другие пленники уговаривали меня закрыть окно, и не было веских причин отказываться. Мы прикрепили еще одну рубашку, но свет каким-то образом проник внутрь: может быть, через дыру ползунов или через швы в стенах. Я знаю только одно: в течение четверти часа мы прикрывали глаза друг от друга и от самой комнаты. Еще пять минут, и свет проник сквозь наши веки. После этого — как еще я могу это выразить? — заполнил наши мозги. Мы стояли, дрожа, как будто с наших глаз содрали кожу, а наши головы окружали ряды алых ламп. Мы не двигались, не говорили и не стонали. Боли не было, но и спрятаться было негде.