Однажды — откусывая содовый хлеб, накрыв колени одеялом, глядя на страницу со стихотворением, пока птица клевала крошки с пола, — он услышал, как король под ним хохочет во все горло. Монарх повысил голос до крика: «Да, да, дорогая, ты победила, клянусь всеми богами! Твое желание — мое собственное!», а затем, очень слабо, Исик услышал музыкальный женский смех.
Он вскочил на ноги, отпугнув птицу, которая полетела обратно к окну. Книга, одеяло и хлеб полетели на пол. Он сделал шаг вперед, губы его дрожали, охваченный страстным желанием, о самом существовании которого он забыл.
— Сирарис? — прошептал он.
— Исик! — вне себя от счастья завизжала птица-портной. — Исик, лучший друг, единственный друг, вы можете говорить!
Глава 43. ВСТРЕЧА ИМПЕРИЙ
20 илбрина 941
219-й день из Этерхорда
На рассвете раздался крик дозорного, и взрослые мужчины заплакали от облегчения.
— Башня на берегу! Башня на берегу!
Глаза Фелтрупа резко открылись. Правильно ли он расслышал?
Он был в двери закутка со свадебными подарками, прямо под стулом Герцила, который уже вскочил на ноги.
— Башня! — слабо воскликнул Герцил. — Спасибо милой звезде Рина!
— Мы спасены! — отозвался Фелтруп. — В любом населенном пункте будет вода! Они не могут нам отказать, мы останемся в живых!
— Ко мне, младший брат, — сказал Герцил и поднял крысу к себе на плечо. Фелтруп крепко вцепился в него, наслаждаясь силой своих трех здоровых ног. Точно так же, как у Мастера Мугстура, его боевые раны исцелились, когда он принял чудовищную форму. Затем (гораздо бо́льшее благословение) Красный Шторм свел на нет отвратительное изменение, вернув ему истинное тело; то же самое произошло и с Белесаром Болуту. Несмотря на жгучую жажду, Фелтруп уже много лет не чувствовал себя таким сильным.
Дверь в каюту Паку́ Лападолмы открылась, и оттуда вышел сам Болуту, его серебристые глаза сияли от предвкушения. Длому недавно переехал в каюту Паку́, которая, как и закуток Герцила, стояла внутри волшебной стены. На шее у него висел амулет: прекрасный камень цвета морской волны, инкрустированный золотыми изображениями тигра и змеи. Священная эмблема, туманно объяснил Болуту, и он осмелился показать ее в первый раз за двадцать лет.
Он также пристрастился носить палаш. Фелтруп не знал, откуда взялся меч, но он знал, почему Болуту держал его под рукой и почему он сменил свое жилище. Настроение на «Чатранде» было взрывоопасным; люди жаждали козла отпущения почти так же сильно, как воды. Сам Фелтруп никуда не ходил без сопровождения. Единственное, что было хуже, чем быть единственным длому на борту Великого Корабля, — быть его последней выжившей крысой.
Десятки людей уже мчались вверх по Серебряной Лестнице, икшель обтекали их слева и справа. Герцил распахнул дверь большой каюты:
— Таша! Паткендл!
Пазел и Таша, спотыкаясь, вышли в коридор, моргая. Энсил тоже была там, сидя верхом на плече Пазела. Фелтруп прыгнул в объятия Таши. «Просыпайтесь, миледи!» — сказал он, извиваясь от возбуждения. Таша неопределенно кивнула; казалось, она не совсем понимала, где находится.
Болуту первым стал подниматься по Серебряной Лестнице. Как только он добрался до верхней палубы, с его губ сорвался крик радости:
— Нарыбир! Ау, дорин Алифрос, любимый дом! Это башня Нарыбир, Страж Востока! Мы достигли мыса Ласунг! Рядом с башней есть деревня, и полно пресной воды! И, смотрите, вот и пролив, который мы искали!
Остальные бросились вверх по трапу. Наверху раздался радостный крик: Деревня! Деревня, в которой полно воды!
На верхней палубе стоял Болуту, широко раскинув над головой свои наполовину перепончатые руки. Люди столпились вокруг него, внезапно став равнодушными к его странностям, ловя каждое его слово. Другие с тоской смотрели с поручней левого борта.
Фелтруп принюхался к ветру и задрожал от возбуждения. Лес! Он чувствовал запах мокрой коры и соснового сока, а также болотный запах, похожий на внутреннее болото. Затем Таша сдвинулась вперед, и Фелтруп увидел башню.
— Глаза Рина, — сказал Герцил.
Она стояла в конце мыса: великолепный шпиль из ржаво-красного камня. Поверхность была неровной и с глубокими бороздками. Башня была широкой у подножия, с изогнутыми контрфорсами, которые, подобно корням, уходили в песок. Поднимаясь, сооружение наклонялось и изгибалось, так что издалека оно напоминало какую-то древнюю, оплывшую от ветра свечу. У его основания вдоль берега тянулась небольшая стена. В глубине от стены стояла роща шероховатых сосен, а затем, примерно в миле от башни, деревня с низкими каменными домами.