— На колени, — сказала Диадрелу.
Пазел неохотно подчинился. Он приблизил свое лицо к лицу Таши. Только тогда он понял, насколько по-настоящему напуган. Глаза Таши выглядели увядшими. Губы, которые он целовал прошлой ночью, были испачканы грязью.
Диадрелу поменяла хватку на стреле — и со всей силой своей руки вонзила ее в вену на шее Таши.
Глаза девушки распахнулись. И Пазел начал говорить так быстро, как только мог:
— Не кричи, не кричи, Таша, ты в безопасности, ты с нами, ты со мной, Таша, поверь мне, не кричи.
Она не закричала. Она в ужасе отскочила от него, чуть не подмяв под себя Диадрелу и ударившись об окно с такой силой, что в ближайшем стекле появилась трещина. Когда Пазел попытался удержать ее, она яростно ударила его ногой.
— Мир! — прошипел Герцил. — Клянусь Ночными Богами, Таша Исик, возможно, я слишком хорошо тебя обучил! Прошу прощения, леди Диадрелу, и ты тоже, Пазел! Хватит, девочка, сделай вдох.
Пазел поднялся, облегчение волнами накатывало на него. Она была в сознании, жива — и свободна от ловушки Аруниса. Все шло по плану.
Или нет? Глаза Таши были странными, дикими. Наконец она, казалось, узнала их лица, но никому не позволила утешить себя. Она дрожала, как от смертельного холода.
— Это сработало, — тихо сказал Нипс. — Ты была идеальна, Таша.
Таша поднесла руку к горлу. Ее голос был сухим, полным боли шепотом.
— Мы одурачили Аруниса?
— Мы одурачили их всех, — сказал Герцил. — Ты не вышла замуж и ложное пророчество Отта не может сбыться.
Он накрыл ее ноги одеялом. Таша посмотрела на залитый солнцем залив. Глядя на нее, Пазел внезапно подумал о группе моряков, которых он видел давным-давно: выжившие после урагана, уговаривающие разрушенный корабль войти в Ормаэл-порт, лица, уничтоженные воспоминаниями о диком страхе.
— Я коснулась льда, — прошептала Таша. — Я была в темном месте, полном людей, но света не было, а потом я начала видеть без света, и люди были отвратительны, у них не было лиц, и этот старый священник был там, размахивая своим скипетром, и под моими свадебными туфлями был лед, и черные деревья хватали меня маленькими ветвями-пальцами, и были глаза в щелях деревьев и были голоса из дыр в земле. Я замерзла. Я чувствовала, как ты обнимаешь меня, Пазел; я даже чувствовала шрам на твоей руке. Но потом это чувство прекратилось. А потом все начало исчезать в темноте — люди-монстры гасли, как свечи, один за другим. И голоса стихали, пока не остался только один странный голос, зовущий меня по имени, снова и снова, как что-то, что никогда не прекратится, как вода, вечно капающая в пещере. Но там не было ни воды, ни стен, не было ничего, кроме льда, льда под моей кожей, льда в моем желудке и моем мозгу.
Она обхватила себя руками, медленно переводя взгляд с одного лица на другое.
— Я была мертва?
— Нет, — сказала Диадрелу, — но ты была так близка к смерти, как только может быть человек, и вернулась невредимой. Блане́ означает «смерть-дурак», но не потому, что он обманывает только дураков. Название скорее означает, что сам призрак смерти не должен видеть разницы, должен обмануться, если столкнется с человеком во власти наркотика.
— И вдобавок бренди, — вздохнул Нипс.
— Старина Драффл прошел через что-то подобное, когда вы с Таликтрумом накачали его наркотиками? — спросил Пазел.
Женщина-икшель покачала головой:
— Существует несколько разновидностей блане́, для различных целей. Драффла мы хотели только усыпить. Но когда Таша вонзила это перо себе в ладонь на брачном помосте, она должна была казаться мертвой вне всяких подозрений. Для этого требовался блане́ самого высшего сорта — и самого опасного. Без противоядия Таша никогда бы не очнулась от его хватки. Она бы спала, пока не умерла с голоду.
— Мне все еще холодно, — сказала Таша.
— Возможно, тебе будет холодно в течение нескольких дней, — сказала Диадрелу. — Мой отец однажды уколол себе палец чистым блане́. Неделю спустя его все еще мучили кошмары, и он чувствовал холодную хватку наркотика. Позже он сказал, что ему помог солнечный свет.
— Увы, какое-то время у нее этого света будет совсем мало, — сказал Герцил. — Эта каюта должна стать твоей клеткой, Таша, пока король Оширам не узнает правду о нашей миссии. Если, конечно, я вообще смогу найти способ связаться с ним.
— И что потом? — спросила Диадрелу. — Хватит ли у него смелости изолировать Великий Корабль и пробиться на борт через сотню турахов?
— Мы должны на это надеяться, — сказал Герцил. — Но есть еще один вопрос: что, если он добьется успеха? Без сомнения, он уничтожит Шаггата, чтобы Арунис при помощи какого-то коварства не вернул безумца к жизни. Но Нилстоун он не может уничтожить: никакая сила на Алифросе не может. Согласится ли он охранять его до тех пор, пока не будет найдено какое-нибудь лучшее место для упокоения камня? Это может разрушить его династию, ибо — хотя малейшее прикосновение к нему убивает пугливых — кто-то всегда будет мечтать использовать Камень и, возможно, преуспеет. Арунис, например, убежден, что это возможно.