Более старший юноша освободил место у перил.
— Никто не знает, что происходит, — сказал он. — Однако эти вопли звучат чертовски радостно, лады? Странный способ проявить уважение к мертвым.
— Есть какие-нибудь признаки адмирала Исика? — спросил Пазел.
Дасту покачал головой.
— После вас никто не поднимался на борт. А остальные из нас здесь в ловушке, мурт меня побери.
В ловушке. Дасту не преувеличивал. Капитан Роуз и командир морпехов сержант Дрелларек не разрешили отпуск на берег: высадилась только свадебная группа. Удобным предлогом послужила болезнь: двумя днями ранее в Ормаэле, где «Чатранд» неделю стоял на якоре, разразилась говорящая лихорадка. Доктор Чедфеллоу объявил, что Таша и ее семья полностью здоровы, но предупредил, что остальных членов экипажа придется обследовать по одному — процесс, который может занять несколько дней.
Правда, конечно, заключалась в том, что любой, кто сошел бы на берег, наверняка рассказал бы о жестоком безумном событии, свидетелем которого они стали на Великом Корабле. На такой риск заговорщики пойти не могли.
— Матросы, должно быть, рассержены, — прошептал Пазел.
— Хоть смирительную рубашку надевай, — сказал Дасту. — И пассажиры! Ты понимаешь, что мы держим в заложниках сорок пассажиров? Подумай, как это выглядит, приятель! Там большая семья Атамиров — родители, дети, старые тети и дяди — пытается добраться домой через Этерхорд. И еще несколько симджан. Как, по-твоему, на это посмотрят на берегу?
— Где они? Заперты в трюме?
Дасту кивнул:
— За исключением Лацло и Болуту. Этих Ускинс запер в их каютах до тех пор, пока мы не отправимся в путь. Можешь поспорить на свой завтрак, что эти двое жалеют, что не высадились в Трессеке.
Пазел покачал головой. Лацло был торговцем экзотическими животными. Он был с ними всю дорогу от Этерхорда, продавая моржовую кость в одном порту, покупая сапфировых голубей в другом, обменивая шестиногих летучих мышей на лисьи шкуры в третьем. Но не только торговля держала его на борту. Он хотел жениться на Паку́ Лападолме.
Никто не мог отрицать, что он был оптимистом. За три месяца Пазел слышал, как девушка сказала своему поклоннику всего четыре слова: «От тебя разит навозом». Если она и упоминала его при других, то не по имени, а как «имбецила» или «эту морщинистую обезьяну». Лацло, казалось, не возражал: более того, он продолжал обсуждать имена для своих детей со всеми, кто хотел его слушать.
Болуту был еще более странным случаем. Ветеринар, пользующийся большим расположением императорской семьи, он также верил в Рина и принял обет странствующего монаха. Он был чернокожим, и ходили даже слухи, что он — слевран, один из диких кочевников северной степи, хотя еще вчера Пазел слышал, как он говорил на мзитрини. Тогда он вражеский шпион? Но что хорошего было в шпионе, чья внешность, действия и голос привлекали столько внимания?
Пазел поморщился. Не его голос, больше нет. Вчера, разгневанный вмешательством этого человека, Арунис при помощи магии заставил Болуту открыть рот и положил ему на язык раскаленный уголь. Рамачни остановил горение с помощью контр-заклинания и, без сомнения, спас ветеринару жизнь. Но с языком ничего нельзя было поделать. Пазел уже заметил, что Болуту общается с помощью каракулей в блокноте.
Еще один радостный рев из города. Пазел посмотрел в сторону порта и увидел, как люди перескакивают с одной привязанной лодки на другую, направляясь к центру города.
— Это слишком странно, — сказал он Дасту. — Что у них за повод для радости?
— Видите эту шлюпку! — крикнул матрос слева от них. — Там, на корме, не доктор ли Чедфеллоу?
Так оно и было. Доктор сидел в длинной шлюпке, работая веслами. Справа от него находился Арунис. Ускинс, первый помощник капитана, тоже был на борту. Они приближались к «Джистроллоку», Белому Жнецу, самому свирепому военному кораблю Белого Флота Мзитрина. Он стоял на якоре менее чем в полумиле от «Чатранда»: достаточно близко, чтобы Пазел мог видеть вражеских моряков, собравшихся на носу.
— Они похожи на старых товарищей по плаванию, — проворчал Дасту. — Он такой же злодей, как и сам Арунис, этот доктор.
Руки Пазела крепче вцепились в поручень. Мы выиграли первый раунд, подумал он. Мы разбили пророчество Отта вдребезги. Так чего же боится Фелтруп? И что, черт возьми, задержало Эберзама Исика?