— «Чатранд», — сказал Отец. — Подобно древним Чумным Кораблям, на нем развеваются цвета мира, но воздух в его трюме пропитан злом. Когда он впервые бросил якорь в Этерхорде, за полмира отсюда, в недрах врага, я понял, что он таит в себе угрозу. С каждой приближающейся лигой я чувствовал, как она растет. Он пересекал Нелу-Перен, и там, вдали от суши, опасность выросла. Затем он провел шесть дней в Ормаэл-порте, старом доме Неды, и обрел какую-то чудовищную новую силу. А вчера — вчера солнце померкло в полдень, и магическая ткань мира растянулась, едва не лопнув. Тогда я почти понял истинные намерения этой силы. Но она спряталась и теперь лежит, как большая послушная корова, ожидая, когда мы ее призовем.
И мы должны призвать ее — призвать свиту невесты и нашего собственного принца Фалмурката, призвать всех приезжих лордов и дворян в наше святилище. Ибо такова воля Пяти Королей. Кто может их винить? Кто не хочет мира? И, возможно, вчерашний всплеск магии уничтожил зло на «Чатранде». Но мое сердце говорит об обратном. Эта Таша из Этерхорда не выйдет замуж за нашего принца, и ее империя стремится не к прекращению войны, а к уничтожению нашего народа.
Челюсть Отца сжалась.
— Пять Королей не захотели меня выслушать. «Ты живешь прошлым, Отец, — упрекнули они меня. — Всю твою долгую жизнь бушевала война, и теперь, на склоне лет, ты не можешь представить себе чего-нибудь другого. Мир изменился; Империя Арквал изменилась, и мы тоже должны измениться. Тренируй своих сфванцкоров еще немного, если ты не довольствуешься отдыхом, но оставь нам управление государством». Но когда я ошибался?
Он намеренно сделал паузу. Неда не смела дышать: она одна знала, когда.
— Они слепы, — сказал Отец. — Они видят только богатства, которые можно получить за счет торговли с Востоком. Я вижу дальше. Но я не король, и у меня нет ни шпионов, ни солдат, которыми я мог бы командовать. И все же у меня есть дружба с некоторыми офицерами Белого Флота. И у меня есть вы, дети: сфванцкоры во всем, кроме последних клятв. Вы здесь из-за «Чатранда»; вы здесь, чтобы спасти нас от зла, которое он принес. В трансе я сказал вам больше, но вы должны не помнить, это было бы неправильно. Когда придет время, память вернется сама собой. Теперь мы должны поторопиться: примите мое благословение и признайтесь в своих страхах.
Он ступил под купол, первый претендент взбежал по лестнице и опустился на колени. Отец лишь коротко поговорил с каждым из них, потому что солнце больше не скрывалось. Но когда настала очередь Неды, он положил руку ей на голову, и она почувствовала, как рука дрожит.
— Ты скажешь? — спросил он ее.
Ее ногти впились в ладонь.
— У меня нет страхов, — сказала она. — Мне не в чем признаваться.
— Будут, — ответил Отец. — Твой брат на борту этого корабля.
Неда подняла голову, шокированная. Глаза Отца расширились: претендентам было запрещено заглядывать внутрь купола. Она быстро снова посмотрела вниз.
— Простите меня, — сказала она.
— Он слуга, — сказал Отец. — Кажется, его называют смолбой. И он близкий друг доктора Чедфеллоу, который тоже находится на борту.
— Пазел, — прошептала она.
— Он жив, но ты не должна с ним разговаривать, Неда.
Она сглотнула, пытаясь успокоиться.
— Не должна, пока не закончится свадьба. На самом деле он даже не должен видеть твоего лица. Его присутствие здесь не может быть случайностью. Ты и Ултри будете стоять позади меня в масках, пока все не закончится.
— Да, Отец. Но когда обряд закончится?
Он вздохнул:
— Дорогая, даже я не знаю, что произойдет потом.
Отец благословил ее, и она, дрожа, ощупью добралась до лестницы. Последний ученик ненадолго опустился перед ним на колени. Затем край солнца поднялся над морем, и Отец поднял руки и закричал голосом, подобным раскату грома, отчего козы бросились бежать, спасая свои жизни, а жаворонки и воробьи в ужасе разлетелись по полям. Это был Аннунсет, Призыв, усиленный магией купола, громче, чем Неда когда-либо слышала. Отец пел ритуальные слова снова и снова, казалось, ему вообще не нужно было дышать, и он не умолк, пока лампы не загорелись по всему городу, в зале, башне и на стоящем на якоре корабле.
Глава 2. ЧЕЛОВЕЧНОСТЬ
7 тиала 941
За двадцать одну минуту непрерывной песни Отец разбудил десятки тысяч людей и пропел святое слово каришин («чистейшее благо») ровно сорок девять раз. Но первое произнесение слова — самое благоприятное, хотя мало кто из жителей Симджы знал об этом или их это волновало — достигло ушей менее ста человек: шестьдесят ловцов омаров, вытаскивающих ловушки со дна; восемнадцати монахов-темпларов, уже гребущих к Большому Кораблю и встрече с Ташей Исик; пятерых наркоманов, одурманенных смерть-дымом; двоих влюбленных за западными воротами и бессердечного стражника, который отказался позволить им прокрасться обратно к их брачным ложам; воина Герцила Станапета, который вообще не спал; убийцы, прячущегося в устье серебряного рудника; леди Оггоск, заткнувшей уши жирными пальцами — она пела собственную заклинание-песню; лунного сокола, беспокойно стоящего на подоконнике; поэта, за двенадцать лет не написавшего ни одного стихотворения — что-то внутри привело его на вершину утеса, и он слушал, обдумывая обращение; ребенка, запертого на чердаке, и троих мужчин на квартердеке «Чатранда».