Едва Нини вернулся, после того как выслеживал нутрию, Крысолов машинально спросил:
— Видал того?
Нини не ответил. Дядюшка Крысолов поднял глаза от котелка.
— Видал его? — повторил он.
Мальчик еще немного помедлил с ответом.
— Он ничего не умеет, — сказал он наконец. — И собака его тоже.
Крысолов схватил мальчика за вихры и заставил приподнять голову.
— Где он ходил, отвечай!
Нини скривился от боли.
— У Излучин, — сказал он. — Но он ничего не умеет. За весь день добыл одну крысу, чего уж тут.
Дядюшка Крысолов отпустил Нини, но пальцы его остались скрюченными, и он, переплетя их с пальцами другой руки, словно сжимая чье-то горло, сказал:
— Поймаю его, убью.
И запыхтел от напряжения.
На святого Андрея Зимнего собака ослепла на один глаз. Случилось это в тот день, когда Большой Раввин, Пастух, убил палкой полутораметровую гадюку, которая напала на козу Прудена, после того как ее загипнотизировала. Фа погубил азарт дядюшки Крысолова, то, что он гнал ее за дичью в тростники, осоку и овсяницу. Дядюшка Крысолов был неутомим: «Ищи, Фа!» — все повторял он. И собака послушно рыскала среди кресса и вьюнков.
Выйдя из чащи с поврежденным глазом, она тихонько скулила. Дядюшка Крысолов сказал: «Ни на что она уже не годится, стара». Но мальчик взял ее на руки и целую ночь прикладывал ей примочки из алоэ и перца. На другое утро промыл ей глаз сливовым соком, но все было напрасно: собака так и осталась кривой, со странным выражением морды — не то озорным, не то хитроватым.
На святого Иоанна У Врат Латинских собака ощенилась: родила шесть щенков пестрых и одного коричневого. Нини спустился в деревню к Столетнему сообщить радостную весть.
— Теперь мы с тобой родичи, так ведь? — сказал старик.
— Родичи, сеньор Руфо?
— А как же. Ведь щенки-то от моего Герцога и твоей суки.
— Верно.
— Вот оно и выходит.
Мальчик теперь никак не мог привыкнуть к одиночеству. Ему не хватало собаки, постоянной его спутницы. Всякий раз, как он выходил из землянки, Фа провожала его взглядом, колеблясь, идти ли с ним или остаться со своими детенышами. Однажды под вечер, возвратясь домой, Нини застал собаку жалобно воющей. Под ее брюхом, между сосцами, копошился в одиночестве коричневый щенок. Крысолов сказал с хитрой усмешкой:
— Этот хорошо видит.
Нини молча посмотрел на него. Дядюшка Крысолов добавил:
— Глаза у него зоркие.
Мальчик замялся.
— А другие? — проговорил он наконец.
— Другие?
— Куда вы их девали?
Дядюшка Крысолов скорчил гримасу, глуповатую и лукавую.
— Куда? Да туда.
Собака продолжала скулить, Нини взял щенка на руки и вышел из землянки. Фа шла впереди, принюхиваясь к тропинке; вот она пересекла дорогу, вышла по меже на луг, задрала морду кверху, понюхала воздух и решительно направилась прямо к реке. У зарослей она опустила голову, поползла как побитая, прижавшись к земле. Тогда-то Нини заметил среди шпажника первого щенка. Одного за другим отыскал он шесть трупиков и тут же на лугу вырыл глубокую яму и их схоронил. Закончив работу, он воткнул в земляной холмик крест из палок, и Фа свернулась клубком у его ног, умиротворенно и благодарно глядя на него единственным своим глазом.