— Ежели бедняк заберется в дом к богачу, он — вор, так ведь, Крысолов?
— Вор, — соглашался Крысолов.
— А ежели богач заберется в дом к бедняку, кто он?
— Кто он? — тупо повторял дядюшка Крысолов.
— Крыса.
Крысолов упрямо мотал головой.
— Нет, — говорил он наконец. — Крысы, они хорошие.
Дурьвино гнул свое:
— А я вот что говорю — разве крадут только деньги?
Глаза дядюшки Крысолова все больше мутнели.
— Верно, — говорил он.
На святую Елену и святого Касто крыс, можно сказать, никто и не попробовал, и праздник конца охоты прошел скучно и уныло. Крысолов вытащил из сумки одну за другой пять крыс.
— Больше нету, — сказал он.
Пруден угрюмо хохотнул.
— Ради такой добычи, — сказал он, — и сумку не стоило таскать.
Крысолов обвел всех мрачным взглядом и повторил:
— Крыс совсем нет. Тот крадет их у меня.
Дурьвино, подступив к нему, с гневом сказал:
— И ты еще скажи спасибо, через год для тебя и одной не останется, попомни это.
Дядюшка Крысолов скрючил пальцы с таким напряжением, что мускулы на руках вздулись, и охрипшим внезапно голосом сказал:
— Поймаю его, убью.
В таких случаях Нини старался его успокоить:
— Не будет крыс, будут раки, не тревожьтесь.
Крысолов не отвечал и, когда вечерело, поднимался в землянку, зажигал масляную лампочку и молча усаживался у входа. Внизу, в полях, надрывались кузнечики, у лампы описывали круги комары и ночные бабочки. Временами что-то вихрем проносилось над головой, треща, как сухой хворост. Мальчик поднимал глаза, собаки ворчали.
— Это козодой, — говорил Нини, как бы объясняя.
Но Крысолов его не слышал. Каждое утро Нини уходил промышлять, стараясь помочь беде. Выйдя из землянки на заре, он весь день ловил ящериц, рвал ромашку или срезал одуванчики для кроликов. Иногда даже забирался на вершины самых пустынных холмов собирать дикий миндаль. Но от всего этого было мало толку. Ящериц — хоть мясо у них нежное и вкусное — не хватало, чтобы наесться; ромашку дон Кристино, аптекарь из Торресильориго, покупал по три песеты кило, а что до одуванчиков, их брали сеньора Кло, Пруден и Антолиано по реалу за охапку, только чтобы поддержать Нини. Мальчик пытался расширить круг клиентов, но народ в деревне не любил раскошеливаться.
— По реалу за охапку? Да ты что, малыш, ведь одуванчиков полным-полно во всех канавах!
Как-то под вечер, накануне святого Реститута, Нини снова встретил у речки парня из Торресильориго. Мальчик хотел было уйти, но тот с улыбкой приблизился, похлопывая себя по ладони железным прутом. Фа среди осоки обнюхивала его собаку. Парень сказал:
— Как тебя звать, мальчуган?
— Нини.
— Просто Нини?
— Нини. А тебя?
— Луис.
— Луис? Вот странное имя.
— По-твоему, Луис — странное имя?
— У нас в деревне никого так не зовут.
Парень расхохотался, и на смуглом его лице засверкали белоснежные зубы.
— А не думаешь ли ты, что это у вас в деревне народ странный?
Нини пожал плечами и присел на берегу. Парень подошел поближе к речушке, где в зарослях шныряла его собака, и бросил привычное:
— Ищи, ищи!
Потом вернулся к мальчику и, сев рядом, достал кисет и книжечку и свернул сигарету. Поднеся к ней зажигалку, он посмотрел на Нини, и зрачки его на солнце сузились, как у кошки.