— Не лезь поперед батьки. Сначала делай, что я сказал. Пусть мадам тебя возьмет к себе. Потом поговорим…
По зову Шубодерова его крутые парни вернулись в машину. Один из них занял место за рулем, и они поехали. Высаживая Коку в центре, Шубодеров спросил:
— Ты водишь машину?
— Нет, — ответил тот, смущаясь.
— Научим. Права получишь. Теперь все. На прощание руки он не подал.
Как и предполагалось, с подачи Нестерова мадам Калиновская приметила Коку и взяла к себе. Больше того, очень скоро по воле случая он оказался в ее постели. Буйная мужская сила» неутомимость в ласках и опыт в искании остроты ощущений понравились хозяйке. Но странно: Кока даже в мыслях не мог приложить к Калиновской свое универсальное определение «баба». Ночью он еще мог в какой-то степени ощущать себя и ад ней, но приходило утро и хозяйка становилась чужой. Она ни в чем не зависела от него, не смотрела на него с вожделением, как некогда Алевтина Аркадьевна. Она не искала его благосклонности и ласковых взглядов, как это делала Карина. Даже оставаясь с ней один на один, Кока не мог позволить с ней вольностей, например, ухватить ее за ягодицы, как в свое время хватал веселую Вику.
Калиновская стояла над ним. Он сопровождал ее на деловые встречи, на званые вечера, презентации, на обычные светские тусовки, но всякий раз оказывался вне их, по другую сторону двери. Коку это страшно угнетало. Он считал естественным свое право возвышаться над женщиной, владеть ею. Он верил, что способен подарить каждой возможность испытать счастье и радость, заставить смеяться, стонать в экстазе и в то же время вызывать горькие слезы, стенанья и мольбы не уходить, не оставлять, не бросать. Он был мужч иной, все они — бабами. И вдруг оказалось, что с Калиновской штучки его не проходят. Больше того, он не мог даже представить, что они в какое-то время пройдут.
Чем ближе оказывался Кока к хозяйке, тем чаще «стучал» на нее Шубодерову. И после каждого доклада ощущал некоторое облегчение. Он с особым смаком, не упуская подробностей, рассказал всю историю пребывания в заточении следователя Рыжова, о его несостоявшейся встрече с господином Саддамом и, наконец, о дерзком побеге, который привел мадам в испуг и ярость.
Кока думал, что его сообщение представит особый интерес для Шубодерова — не рядовой случай в конце концов, — но шеф выслушал сообщение, ничем не выдав к нему своего отношения.
Кока все глубже начинал осознавать, что, как в картах, так и в жизни, свои партии играют тузы, короли, дамы, шестерки. Это бесило, заставляло кипеть, но не помогало повысить свой статус в колоде.
Разительная перемена в отношениях с хозяйкой у Коки произошла сразу после ее встречи с Рыжовым в клубе деловых людей. Кока видел, как мадам о чем-то беседовала с непотопляемым следователем у выхода, потом раздраженно села в машину, махнула рукой: «Поехали!» — и всю дорогу молчала, непроницаемая и загадочная.
Потом хозяйка вызвала Коку к себе. Сидя в кабинете за рабочим столом, не поворачивая головы, приказала:
— Сходи в сауну. Узнай, прогрели ее или нет. Там должна быть Кристина. Скажи, что я приду через десять минут. Пусть приготовится. Разожги камин.
Для чего нужно было плестись к бане через весь сад, если там и здесь, в кабинете, есть телефоны, Кока понять не мог. Потому спросил:
— Что потом делать мне?
Калиновская посмотрела внимательно и вдруг ласково улыбнулась.
— Можешь остаться. Попаримся вместе. Тебе этого хочется?
Кока проглотил вязкую слюну. Такого еще не случалось. В доме Калиновской работали три женщины, и только одна из них — Кристина, массажистка высокой квалификации, была облечена правом бывать в сауне с госпожой. Обычно компанию ей составляли жены прокурора Жука и полковника Кольцова. И вот вдруг…
Передав распоряжение хозяйки Кристине, Кока устроился в кресле у камина и стал просматривать журналы: «Плейбой», «Пентхаус», «Махаон», «Андрей»; блиставшие обложками, наполненные изображениями голых тел, они были разбросаны на столе в подчеркнутом беспорядке.
Появилась Калиновская. Кока встал, но она махнула ему рукой — сиди.
Ждать хозяйку пришлось долго. Сперва Кристина делала ей массаж. Потом они вместе парились и ныряли в бассейн с холодной водой. Только часа через два Кристина оделась и ушла.
Кока, накаленный до предела разглядыванием эротических картинок и близостью недоступной женщины, кипел от страсти. Его же пригласили попариться, а оставили как дурака сидеть одетым у камина. Нет, все можно стерпеть от бабы, но такое у нее не пройдет!
Бунт плоти и оскорбленного самолюбия назревал долго и наконец прорвался.
Выйдя из предбанника в длинном темно-зеленом халате, Калиновская подошла к зеркалу и стала поправлять прическу. Кока приблизился к ней со спины, положил руки на плечи, опрокинул к себе на грудь, крепко сдавил в объятиях. Он инстинктивно ждал вспышки гнева, грозного окрика, но ничего этого не последовало. Хозяйка сама подставила ему губы. Они опустились на пушистый ковер…
Все последующее окутал розовый туман, тягучий, как вишневый сироп. Его волны то накатывали, заставляя забывать обо всем, то откатывались, чтобы набрать силу и захлестнуть, заставить сердца биться испуганными птицами, а тела содрогаться в сладких мучениях.
— Боже, — прошептала Калиновская, прижимая Коку к себе, — как я ждала этого мига, когда в тебе проснется настоящий мужчина. Ты, оказывается, такой… Ты такой…
Она запнулась, не сумев подобрать слов. А Кока приподнялся на локте и свысока заглянул ей в глаза. Он торжествовал. Все-таки баба всегда остается бабой. Если ее зацепить, если ее достать, если ей показать небо в алмазах ^— она не устоит и сломается. Сломалась же наконец и надменная Лайонелла — его Лина…
Тот вечер был полон сюрпризов. Мягкий ковер, на котором они оказались, придавал ласкам особую пикантность. Энтузиазм Коки не иссякал. Он знал: победа лишь тогда полная, когда соперник лишается сил продолжать борьбу.
В какой-то момент, когда Кока расслабившись лежал на спине, Лайонелла опустила голову на его грудь и задумчиво сказала:
— Милый, мы завтра с тобой едем…
— Куда? — Он задал вопрос лениво, считая, что речь пойдет об обычной поездке в пределах города или области.
— В Париж…
Слово сорвалось с ее языка легко, словно вояжи такого рода они совершали по меньшей мере раз в месяц. Кока в изумлении сел на ковре.
— Куда?!
— Приляг, дурачок. — Она притянула его к себе. — В Париж. Разве не ясно?
— Да, но все это… документы… билеты…
— Ой, милый, какой ты у меня дурачок! — Голос Лайонеллы был полон удивительной музыки. — Все уже давно готово. И билеты, и паспорта. Самолет завтра в двенадцать дня. Сперва летим в Стамбул, потом — Будапешт. Оттуда — в Париж.
Названия чужих городов звучали чудесной мелодией: «Ста-а-м-бул, Буда-а-пешт»… Вот что значит достать б а б у. И он ее достал. Непокорную, самовластную…
Кока стиснул Лайонеллу в объятиях. Она уперлась в его грудь ладошками.
— Погоди, нам надо решить одно дело.
— Какое? — Думать о пустяках не хотелось. В сознании все еще звучало слово «Па-а-риж».
— Ты сегодня съездишь к Гуляеву. Его надо убрать.
— Как?! — Кока опять вскочил и сел.
— Очень просто, милый. — Калиновская улыбнулась ласково, но голос ее был жесток и холоден.
— Зачем?
— Этот калека достался мне в наследство от Порохова. Я ему искренне помогала. Но он влюбился в меня. Все бы ничего, но убогий знает больше, чем надо. Если он выяснит, что мы с тобой едем в Париж венчаться, то наделает немало глупостей. А это уже опасно.
Слова «мы с тобой едем в Париж венчаться» прозвучали как гром среди ясного неба, и все остальное Кока пропустил мимо сознания. Он становился богатым. И добился этого сам, благодаря своим талантам. Как становятся богатыми в американском кино…
— Когда? — спросил он.
— Сегодня ночью. Ты сделаешь?
— Для тебя?
— Дурачок, для нас. — Она поцеловала его в нос.
— Сделаю, не волнуйся.
Они поужинали вместе. Калиновская была весела, то и дело шутила. Кока не мог отрешиться от мыслей о предстоявшем ему деле и не испытывал аппетита. Она смеялась: