Между тем судьба Прохора вступала в новую опасную стадию.
Но, надо ещё немножко продолжить о текущем моменте. Вот в динамиках что-то зашуршало и треск раздался, будто в потустороннем захотело объявиться ещё более потустороннее. Потом бодрый дикторский голос сказал: «Композитор Отрубенков. Симфония номер восемь, си бемоль мажор». Музыки вслед за этим, однако, не последовало. Что-то щёлкнуло в динамиках, что-то перескочило с чего-то куда-то. И радио заговорило совсем другим голосом, до черезвычайности самоуверенным, гнусоватым, прихрамывающим на некоторые согласные буквы. На заре новой цивилизации многое должно было выходить несколько дефективным. И это заметно было.
«Приветствуем, – сказали хором серебристые динамики, – новый отряд борцов за восстановление попранной справедливости. Веками отнимали у нас принадлежащее нам по праву. Братья! Тысячи лет уже продолжается наша борьба за владение богатствами мира. Народ, осенивший себя крестом, отнял у нас всё. Теперь настало наше время. Попираемые и презираемые врагами, под страхом смерти, унижений и насилий разного рода, мы не подверглись, однако, уничтожению. Если мы рассеяны по всей земле, то, следовательно, вся земля и должна принадлежать нам… Сотни веков принадлежали нашим врагам, но следующие уже нам будут принадлежать!.. Вы спросите, конечно, на что именно распространяется наше право? У нашего права нет границ. Нам принадлежит всё, чем владеют сейчас другие. Скажу больше, у нас только и есть права, и ни у кого больше… Никто не смеет говорить о праве, кроме нас…Мы, конечно, будем говорить о правах человека. Но человеками вскоре станем только мы, и никто более…».
Вот тут только из динамиков грянула музыка. И Прохор, к удивлению своему, узнал в завывании труб знакомую ему яростную мелодию.
«Да, – продолжили динамики, – мы наш, мы новый мир построим. Кто был ничем, тот станет всем!».
Тут динамики задумались.
«Мы поставим себе на службу общественное мнение… Мы отнимем деньги и золото. Золото!.. У нас будет его столько, что, как говориться, если окажутся среди нас хромые и слепые, то и им достанется с избытком… Они говорят, что война есть продолжение политики, только другими средствами, а мы сделаем войну единственной политикой. Только у нас будут свои способы и приёмы в этой нашей последней победоносной битве… Вот к этому мы вас тут и подготовим. И сделаем из вас жестоких и непереносимых воинов, которые не будут знать поражений…».
Прохор всё это судьбоносное радиовещание пропустил, конечно, мимо ушей. Скорее всего, потому, что в голове его за годы земной жизни, как было замечено уже, отложился всякий хлам, обывательский и поверхностный, который не давал места новым веяниям.
«Новые скрижали, – вещал, между тем, электрический несгибаемый голос, – новое откровение, новый политпросвет и новое победоносное знание!.. Побольше толкуйте им о свободе. Нет ничего нужнее для нашего дела, чем запутать человека обилием свободы. Это самое надёжное средство. Мы достигнем успеха только тогда, когда всякое обращение к закону и порядку можно легко будет объявить покушением на свободу и личное право. Запомните, порядок и благоденствие там, наверху, продолжится лишь до тех пор, пока закон и свобода будут дополнять и облагораживать друг друга. Как только они станут врагами, тут и конец порядку. Это очень тонкая струна, но на ней очень легко играть. Так что, если вы сможете внушить человеку неверное и пагубное представление о пределах свободы, страна погрузится во тьму и в хаос!».
Дальше победительный механический голос как будто без всякой логики перескочил на Пушкина и стал его непоколебимо порочить.
Тут только Прохор впервые насторожился. Как никак он имел восемь классов школьного образования, а ещё основательный курс ремеслухи. И нигде не слышал о Пушкине ни одного нехорошего слова. Хотя и все хорошие тоже забыл.