Соотношение в «Первовеликодраме» «стоп-знаков» (истов) и общей непрерывности строкообразований имеет удивительную параллель не только в древних письменных формах, но и в самой структуре мозга. При том, что кора мозжечка (например) функционирует как непрерывная среда, состоит она из отдельных нейронов. «Зернистый слой» коры сопровождают гломерулы, находящиеся внутри мозжечковых островков пустоты.
Эта структура довольно точно отражена в «строкообразованиях». Сами они эквивалентны непрерывности и однородности зернистого слоя, а гломерулами можно назвать «стоп-знаки».
«…одно непрерывное строение – прототип коры» (В. Смоляников: О некоторых особенностях организации коры мозжечка, в кн.: Модели структурно-функциональной организации некоторых биологических систем, М.: Наука, 1966, с. 213).
Процитирую еще одно место из этого исследования: «Одно из наиболее распространенных объяснений искривленности коры (как мозжечка, так и больших полушарий) сводится к следующему: рост мозговой пластинки в онтогенезе сдерживается черепом, и кора вынуждена образовывать складки… если бы кора развивалась в свободном пространстве, то образованная ею „пластинка серого вещества“ не имела бы складок и такая пластинка („распрямленная кора“) в простейшем случае могла бы быть плоской…» (с. 205).
В этом возможно видеть некоторые основания к «долблению головы» у футуристов (если в «Операции глупости» Босха после «долбления» из черепа вырастает тюльпан, то у Сальвадора Дали можно найти немало эпизодов, где «развернутая кора мозга» персонажей поддерживается особыми подпорками). Другой причиной искривления коры ученые XX века считают «принцип экономии» («минимизацию объема белого вещества»). Этот принцип – исток новаций Гнедова в «Первовеликодраме» и он же – четырьмя годами позже – проявился в теории «эко-худ» («экономии художественного»), созданной Алексеем Крученых (см. о ней: Татьяна Горячева: История «Декларации слова как такового» по материалам переписки А. Крученых, в кн.: Терентьевский сборник 2, М.: Гилея, 1998, с. 349).
Причепивсь крючком
В стихотворениях Гнедова, изобилующих «просторечием», присутствуют эвфемизмы. Некоторые из них легко узнаваемы, другие – едва угадываются. Первая строка его «украинского» стихотворения (60-е годы) использует один из самых древних таких эвфемизмов. Для сравнения приведу отрывок из «Декамерона» Бокаччо: «Тот, прежде чем выслушать ее, видя, что она свежая и здоровая, пожелал зацепить крюком христианское тело, чему та, для большего успеха просьбы, вовсе не противилась…» (День четвертый, новелла десятая). Полезно помнить и строку Крученых: «Крючок Крученых молодец» («Лакированое трико», 1919, в стихотв. «Слова мои – в охапку – многи»). См. также: Crispin Brooks: The Futurism of Vasilisk Gnedov, p. 59, где пересказывается фрагмент моего письма к автору книги (см. «Приложение»).
К первой строке стихотворения Гнедова соответственно возможны мифологические (соединение с небом посредством крюка) и мифосемиотические комментарии. В последнем случае, вероятно, важно его же стихотворение «Хромоного пустыня по глазу», где присутствует «пригоревший язык с крюка», споставимый с «гнилыми языками» Сергея Подгаевского в поэме «Эдем» (см. В: Сергей Подгаевский: Три поэмы тринадцатого года, Madrid: Ed. del Hebreo Errante, 2002, c. 18, см. также c. 107 маргиналии M. Евзлина). Этот мотив, в силу возможных эротических коннотаций, отсылает к «учению в лесу» и главному обряду посвящения.
Помимо учения птичьего языка «в лесу» присутствовали и другие звуковые эффекты. Но и само «птичье пение» связано с «крюком» или с «пригоревшим языком». Для пояснения этого тезиса вновь процитирую «Декамерон»: «…когда оба подошли к постели и подняли полог, мадонна Джакомина могла увидеть воочию, что ее дочка, поймав, держала соловья, песни которого так желала услышать» (День пятый, новелла четвертая). Подражания соловьиному пению и постоянное присутствие соловья в сочинениях трубадуров, вполне возможно, имели общепонятный некогда смысл. Соответственно, звукоподражания птичьему пению в поэзии равного времени можно рассматривать как следствие «запрета на рассказывание» и эвфемический троп. Для сравнения приведу некоторые «фонографические» фрагменты конца XVIII века: