Что же касается вышеупомянутой служебной строгости Мытаря, то здесь и вправду шутки прочь, о поблажках даже не заикайся. Коль полна его стараниями казна, и есть, благодаря этому, на что содержать войско сытое да хорошо экипированное – глядишь, и страна пребывает в спокойствии, надёжно защищена от набегов извне. И царь-государь, наслаждающийся где-то в чужих краях на своих излюбленных охотах и балах-карнавалах, доволен благодаря регулярным утешительным донесениям специальных гонцов-ябедников и не менее регулярному подвозу свежих сундучков с золотыми червонцами на текущие расходы. Да и… на достойное содержание куда более многочисленной и прожорливой братии, чем даже охраняющее рубежи страны доблестное войско, – целого полчища слуг государевых в лице боярской знати, которым не только сладко поесть-попить хочется, но ещё и на золочёных каретах заморского изготовления друг к другу в гости ездить, чтобы там, в гостях, ещё вкуснее-сытнее покушать, – тоже толику казны отщипывать надобно. А ещё… дворцы соответствующие каждому хотя бы по нескольку штук под это хлопотное дело… наряды-украшения для жён и наложниц, и прочая, и прочая, и прочая…
Вот и трудился-огребал Мытарь во славу и величие родного отечества, царя-солнышко любимого и его верного наместника Главного Правителя с присными, не щадя живота своего. Но во сто крат больше не щадя животов тех простых государевых подданных, которые сотворяли своими руками всё – от сохи для себя до тех же золочёных карет для Главного Правителя и его приближённых, алмазного ковра-самолёта для нанесения заморских дипломатических визитов и прочих далёких поездок царя-вседержителя, и звонких церковных колоколов для златоглавых храмов, чтобы всё вокруг пело-звенело во славу, уже упомянутую. Животов мильён раз, опять его же, Мытаря, стараниями обобранных до нитки крестьян, ремесленников, иконописцев-богомазов, скоморохов и прочих умельцев, которых какой-то юродивый обозвал однажды странной и хоть чуждой по звучанию, но почему-то сразу же намертво прилепившейся одной на всех кличкой – «электорат». Никто в народе, ввиду поголовной неграмотности, не умел расшифровать доподлинного смысла этого необычного прозвища, но многие смутно догадывались, что под таким трудно усвояемым неискушёнными простолюдинскими мозгами названием кроется святая обязанность всех и каждого – от качающегося в люльке несмышлёного младенца до выжившего из ума дедушки – выбирать на общенародных сходах либо самого царя, либо, пока царь этот отсутствует и не издаёт никаких новых указов на этот счёт, каждый раз одного и того же ближайшего ему, государю, помощника-приживальщика – Главного Правителя, у которого по-древности и зубы-то давно повыпадали, и темечко от последних седых волос избавилось-оголилось полностью, и бородёнка оплешивела, сделавшись похожей больше на козлиную, нежели на грозную боярско-воеводскую, а он всё управлял, и управлял, и управлял… и управлял хуже и хуже, поскольку, как и немолодой тоже его кум Мытарь, из-за этой самой старости-дряхлости уже многого не помнил, в том числе и куда деньги из казны частенько исчезали целыми возами.
Не мудрено, что при таких делах рано ли, поздно ли, но мощь даже такого крепкого царства-государства просто не могла не пошатнуться и не дать трещину. Вожди соседних басурманских племен со всё более хищным вожделением поглядывали сквозь образовавшуюся трещину на его земли, и всё нахальнее подумывали об их бессовестном захвате. Но… у обоих престарелых друзей-кумовьёв сил напрягаться и думать обо всём этом уже недоставало, поскольку вся медленно, но верно угасающая энергия их охилевших душ полностью расходовалась на поддержание простого человеческого хотения – чтобы своё личное благоденствие, которое пока что так щедро дарит привычная и безграничная власть над казной, длилось вечно.
Народ, бесцеремонно обозванный «электоратом», глядя на эти нелогичные с его точки зрения вещи и чуя неладное, взял, да и запамятовал о былой своей почтительности к властям, вздумал, эдакий многоликий-многорукий хулиган, систематически выказывать всякими активными действиями открытое недовольство, быстро пристрастившись ко всеобщему непослушанию. Проще говоря – возроптал. Порой ропот перерастал в местечковые бунты, но бунты эти, вооружённые мотыгами да кувалдами или вилами с топорами, легко подавлялись войском государевым, оснащённым куда более подходяще для ратных столкновений, и пока ещё более сытым.