Тапкин и Пфлюген переглянулись и закусили губы.
Однако, увы,- вечерняя разборка с императором ничего не дала аббату. Во-первых, Синь Синь все отрицал:
- Он меня сам уговаривал, чтобы я пнул, а мне и досок хватает,- знай отпирался вышибала на все расспросы и показания.
А во-вторых, среди допроса императрица вспорхнула, как в мае мотылек, и со звонким смехом убежала в будуар. А вскоре к трону вышел Ахмед, положил руку на плечо Синь Синя и громко произнес:
- Макрай.
После этого он увел водовоза из залы, а император сказал:
- Ну, мужики, вы сами теперь видите - вздор все это. Успокойтесь, аббат, нам твои яйца во как дороги - как свои. Ты как был у нас первый иезуит, так и всегда будешь. Хочешь, я тебе один адресок дам?
- Дом Гу Жуя, направо,- рассеянно отвечал аббат. - Я помню, ваше величество... Ах, святой граф Артуа!..
- Ну, граф Артуа! Он-то святой,- согласился император, а Тапкин и Пфлюген переглянулись с гнусной ухмылкой.
В этот вечер, возвращаясь на рикше из дворца - а рикша, как всегда, был вылитый лорд Тапкин - аббат сурово отверг легкомысленное предложение де Перастини.
- А ну-ка, испытаем,- сказал де Перастини,- а сумеет ли этот рикша одолеть вон тот склон!
Аббат просто вспылил:
- Стыдитесь, сын мой! Рикша - человек, как и вы, разве можно так издеваться?!.
Итальянец совершенно растерялся:
- Но я, право... вы сами... э... прошу прощения... э...
- Ничего не "э",- возразил аббат и, подавая пример любви к ближнему, вылез из шарабана. - Знаете что, голубчик,- сказал он,- я, пожалуй, прогуляюсь пешком - это очень полезно. А вы можете езжать куда хотите.
Пристыженный де Перастини тоже слез с коляски и пошел рядом с аббатом.
- Ах, отче, вы не так меня поняли... Конечно же, долг каждого христианина идти пешком рядом с рикшей твоим... Да, да, я понимаю...
- А почему бы нам не отпустить этого доброго человека? - спросил аббат неизвестно кого. - Голубчик,- обратился он к рикше, похожему на Тапкина,езжай куда хочешь к себе домой, мы с моим знакомым доберемся пешком.
Радостно ощерив крупные зубы, рикша выпустил оглобли и бросил их на землю. Не говоря ни слова он побежал прочь, оставив шарабанку прямо на улице.
- Де Перастини,- задумчиво сказал аббат,- а вам не приходилось слышать, что среди рикш есть тот, который во всем подражает внешностью мне?
С этими словами аббат впрягся в коляску и, коротко заржав - как-то совсем по-некитайски,- ринулся прочь мимо остолбеневшего де Перастини. Итальянец попытался было припустить вдогонку, но куда! Ведь аббату Крюшону , как и графу Артуа, пребывание в роли рикши всегда сообщало необыкновенный прилив сил и ощущение божественного всемогущества и блаженства. Доковыляв до дому аббата, де Перастини обнаружил брошенную у крыльца шарабанку и крепко запертые двери. Стонов в этот раз ниоткуда не неслось. Тут де Перастини вспомнил, что он, как-никак, член цеха живодеров и в голове новоиспеченного шкурника созрел один план...
Той же ночью в самый глухой час послы Тапкин и Пфлюген обрабатывали ошалевшего от будуарного макрайства водовоза Синь Синя.
- Ну, мужик,- убеждал Тапкин,- ты видишь теперь? - этот иезуит до тебя точно докопается!
- Ты что, не понял? - втолковывал в лад британцу барон Пфлюген. - Мы говорили - он императора на тебя натравит, и пожалуйста!
- Ты думаешь, ты случайно к императрице в будуар угодил? - долдонил Тапкин. - Это аббат подстроил, можешь не сомневаться!
- Ага,- подтвердил Пфлюген,- смотри, ты после первого-то раза еле на ногах держишься, а что дальше будет? А тебе еще воду возить днем да пьянчуг вечером вышибать из кабака!
- Этот иезуит - он тебя насмерть укатает! У них с государыней все сговорено!
Водовозу было так плохо, что он был уже на все готов. Он взвыл:
- Ну, говорите, что делать, мужики! Я на все согласен!
Тапк и Пфлю торжествующе переглянулись.
- К аббату иди, заберись к нему в окошко - ну и - поговори как мужчина с мужчиной,- выдал наставление Тапкин.
- Точно, точно, а если что, не бойся - мы рядом будем, подмогнем! откликнулся барон.
Тем временем аббат, терзаемый тревожными предчувствиями, ворочался с боку на бок, не в силах заснуть. Какие-то приглушенные возгласы на улице привлекли его внимание. Аббат прислушался:
- ...бац!.. бац!.. И по башке кастетом!..
- А как взобраться-то?
- Лестницу надо!..
Аббат тихонько отворил окно и осторожно выглянул. Ему показалось, что какие-то три тени мелькнули внизу и скрылись с другой стороны дома. Ужас обуял Крюшона. Не чуя под собой ног он метнулся к двери, открыл ее - и вдруг - у него едва не остановилось сердце: в дверях кто-то клацнул зубами у самого его носа. В тусклом свете луны аббату показалось, что перед ним вставший на задние лапы крокодил.
- Нечистый! - с холодным ужасом сообразил аббат. Не помня себя, он треснул наглого беса промеж глаз и, не тратя ни мгновения, ринулся к окну и отважно выпрыгнул из него.
У крыльца так и валялась шарабанка рикши. Сам не соображая, зачем он это делает, аббат Крюшон быстро впрягся в нее и помчался по улицам некитайской столицы, сверкая пятками.
Меж тем Тапкин и Пфлюген вместе с Синь Синем, найдя черный ход запертым, вернулись к окну аббата с лестницей.
- Ребя! - шепотом сказал Тапкин. - Нам повезло - окно не закрыто. Ну, Синь Синь!
Водовоз полез по лестнице в комнату аббата. Он поднялся до подоконника и вдруг испустил крик, от которого у жителей столицы заледенела кровь в жилах:
- Де-е-мо-оны-ы-ы!.. - из окна аббата в лицо пугливому вышибале сунулась крокодилья морда и вперилась в его глаза немигающим взором, причем, один глаз крокодила закрывала черная повязка - очевидно, и среди крокодилов (если, конечно, это был крокодил) тоже попадаются гегельянцы.
Синь Синь вместе с лестницей повалился на землю и ругаясь понесся прочь. Он хромал и крыл обоих послов самыми черными словами и орал от ужаса. Тапкин и Пфлюген глянули вверх, на выступающую из окна крокодилью пасть, и ошеломленно уставились друг на друга - такого поворота друзья-европейцы никак не ожидали.
- Опять он нас обошел! - произнес Тапк с чувством неизгладимой досады.
- Надо рвать когти! - отвечал Пфлю, признавая полное фиаско их плана,оба посла решили было, что аббат раскрыл их замысел и подготовил, так сказать, свой контрподкоп.
В этот момент послышалось громыхание колес по булыжникам и мимо оторопевших послов промчался с невообразимой скоростью аббат Крюшон, запряженный в коляску. Он как сумасшедший вопил:
- Пожар!.. Пожар!.. Насилуют!..
Тапкин и Пфлюген переглянулись в окончательном изумлении: они ничего не могли понять. А Крюшон меж тем совершенно ополоумел от страха и сам ничего не соображал. Он несся в одну сторону, в другую, орал благим матом, будя всю столицу - и наконец, к аббату вернулась столь свойственная ему выдержка, ясность ума и благоразумие. Надо срочно линять! - осознал аббат. Немедленно! Но куда? Как куда? - тотчас сообразил он. - Конечно, к пруду во дворце, где намечалось торжество онанирующего перехода границы! Надо будет переплыть в лодке на ту сторону, а после исчезнуть подобно святому графу Артуа. - Конечно! - осенило аббата. - Ведь это же просто знамение - он просто обязан последовать по стопам своего великого соотечественника! "Графа хрен кто нашел - и меня хрен кто найдет!" - подумал аббат и припустил со всех ног ко дворцу.
Меж тем крики его и Синь Синя, громыханье шарабанки, возгласы разбуженных жителей наделали большой переполох, и на ноги поднялась уже чуть ли не вся столица. Многие выбегали на улицу узнать причину суматохи и, встретив бегущего аббата Крюшона, устремлялись вслед за ним, повинуясь стадному чувству.