— Отчего ж не поделиться — поделюсь.
За разговорами собеседники проследовали обратно, за речку, уже не через мост, а через крытую деревянную галерею, с оной открывался вид на украшенный лепной скульптурой и гербом покойной Елизаветы Петровны парадный фасад дворца. Миновали потешную площадь, партерный цветник с крокосами и фонтаном посередине. Поднялись по ступенькам лестницы.
— Приготофь-ка нам чайку и подай к нему это вот варьенье, — приказала Екатерина подоспевшей девице-камчадалке. Девица взяла борзую за широкий зеленый ошейник с вышитым на нем золотом двуглавым орлом без короны и увела. Собака виновато обернулась в сторону Татьяны, та ей подмигнула, мол, ну что ж, остаюсь здесь без твоей поддержки.
Пока накрывали на стол, в специальной чайной зале, государыня предложила гостям присесть на кушетку.
Татьяна начала понимать: что-то в рассуждениях о новом обществе она истолковала не верно. Вольное-то оно, вольное, и даже, в некотором смысле, крамольное. («Не даром же во Франции подобное силятся обуздать!») Но Катерина Алексеевна почему-то ентого общества не боится, и даже обещает взять под личную опеку. И уж, совершенно точно, не собирается немедля их с садовником отправлять в каземат!
Андрей продолжал беседовать с владычицей, а женщина, немного осмелев, принялась разглядывать чудной столик, на который прислуга успела выставить белые фарфоровые чашки, позолоченные изнутри, и с рисованными цветами на боку.
Столик был необычен тем, что на его резной столешнице загодя обозначались места для приборов: восемь маленьких круглых углублений. Еще один круг, поболе, — по центру. А между ними — ну просто кружева, выточенные из дерева, — такая тонкая резьба.
В середину поставили самовар с заварочным чайником на макушке, сливочник и сахарницу. На один из свободных кругляков водрузили большую тарелку на высокой тонкой ножке, с сухими; пирожными, маленькими коричневыми кругляшками с шоколадным бешамелем в дыре посередине. Варенье переложили в три малюсенькие мисочки и определили им места вблизи каждой чайной пары.
Когда уселись за стол, императрица обратилась к Татьяне:
— Тфой муж конюхом у нас был? — та кивнула, память государыни ей потрафила. — Вот скаши-ка, он соломенную подстилку в стойлах один раз использовал или многожды?
— Многожды.
— А как часто ее профетривал?
— Не могу знать, Ваше Величество, — у женщины аж испарина на лбу выступила, не то от горячего чаю, не то от вопросов императрицы.
— Та оно и не важно, — махнула рукой Екатерина Алексеевна. — Потому как никто не мошет сказать, сколько раз профетривать подстилку прафильно, и когда пора менять. А вот ежели ученые мужи из «Вольного экономического общества» шталмейстеров на этот счет опросят, та лучшую вариацию просчитают, — солома зазря тратица не будет, и лошади довольны останутся.
Доступный пример навел окончательный порядок в Татьяниной голове. Никакой не бунт намечал Андрейка, да его «знатные вельможи»! Заглотнула побольше воздуха и отважилась-таки спросить:
— А почему общество так называется?
— «Вольное», — ответил Андрей. — Потому как войти в него может каждый.
Жена конюха совсем осмелела:
— И я?
— И ты, коли сможешь привнести какую пользу. А «экономическое» — ибо действия сии должны способствовать экономии в государстве, обогащению, как всей Руси-матушки, так и каждого человека в отдельности.
Екатерина Алексеевна зачерпнула ложечкой большую крыжовенную ягоду в сахарном сиропе:
— М-м! Вкуснотища! Андрей, ты проповал? Фо рту тает! А яготы, ягоды-то, точно исумрудины! Кажется, я знаю, какую пользу может привнести Татьяна. Она мошет обучить поваров готовить такое чудное варьенье. Если уж не во Всей Руси, так, по крайней мере, на моей поварне. Фозьмете ее в общество?
Садовник улыбнулся:
— Возьмем!
В комнату залетела пчела, стала кружить над тарелкой с пирожными. Андрей отогнал ее накрахмаленной салфеткой. Пчела переметнулась на варенье.
— Прочь отсюдова. Этакую фкуснятину мы и сами съедим. Кстати, вам для герба общества жалую свою личную эмблему: пчелы, приносящие в улей мед и надпись… Одно только слофо: «по-лез-ное»!
— Восхитительная идея, спасибо, Ваше Величество!
— Боле того! Дабы ни у кого не было сомненья в государственной опеке вашего начинания, над гербом разрешаю поставить наш императорский двуглавый орел. Выбрали ли фы ныне председательствующего?
— Как же! Выбрали, Григория Орлова!
— О! Так ты ему о нашей беседе ничего не сказыфай, а то обидится, что не с ним первым переговорила.
Императрица встала из-за стола. Сие могло означать только одно: чаепитие окончено. Гости тоже повскакивали со своих мест и уже готовы были откланяться, но Екатерина Алексеевна остановила их движеньем руки:
— Я сейчас фернусь.
И, действительно, через пару минут вернулась. На ее руке сиял серебряный перстень с изумрудом — точь-в-точь крыжовенная ягода. Екатерина тут же сняла кольцо и протянула его Татьяне:
— Восьми! Это мой подарок. Успешный и светлый день сегодня для России. Пущай и тепе этот перстень удачу принесет!
Анклебер и Татьяна спустились с лестницы, идущей в сторону потешной площади. Женщина спохватилась:
— Эх, пирожных так и не попробовали!
— Пойдем в мои апартаменты, велю принести таких же!
— Нет, Андрейка, не могу, прости! Долго дома отсутствовала. Осип, должно быть, проснулся и крушить все начал, — женщина любовалась новым подарком от государыни на своем пальце.
У садовника будто льдина на сердце таять начала, по горячей груди полилась тонкой холодной струйкой. Заговорила с ним Татьяна. И не просто заговорила, а ласково. Может, и впрямь теперь отношения наладятся!
— Возишься ты с Осипом, как с малым дитем!
— А как же, он малое дите и есть! Сам рассуди: ходить не может, смыслить уж тоже ничего не смыслит.
— Так найми ему сиделку.
— Не могу, во искупление прежних грехов, я должна выполнить свой долг до конца.
— Не томи! Ты свой долг желаешь исполнить, так и мне позволь. Я ж Прохору — отец. Вон, Екатерина Алексеевна, государыня… Все, кто рядом с нею находился, должны быть счастливы уж от одного этого. Но она своих подданных не забывает: Орлова сделала графом, Понятовского — королем Речи Посполитой. Я хочу, чтоб и ты со мной жила, как царица, ни в чем нужды не знала. А коль не желаешь со мной, так и без меня, но все одно, как царица!
Татьяна подняла глаза вверх и увидала во встречном взоре садовника крайнее отчаяние, сжалилась. Притянула его голову за полы парика, чмокнула в лоб:
— Хорошо! Жди на следующей неделе, в четверг, нас с Прохором в гости. Да пирожные приготовь!
Садовник ополоумел от счастья:
— Как же! Куда же? В апартаменты при оранжереях ждать, али на Садовой?
— На Садовой, — крикнула Татьяна, уже удаляясь.
Екатерина Алексеевна наблюдала за парочкой из окна второго этажа. Вот и наступил момент, она рассталась с любимым перстнем.
«Придет час, изумруд сам укажет, в чьи руки пожелает быть переданным. Не беспокойтесь, это может произойти не скоро. А когда произойдет, вы о своем подарке жалеть не станете, просто почувствуете: пора. И отдадите со спокойным сердцем. Вам кольцо к тому времени великую службу сослужит…» — вспомнились слова брильянтщика Позье.
Точно, так оно и есть. И на сердце легко, и службу ей перстень великую сослужил. А, может, просто повезло? Кто теперь знает! Екатерина видела, как возле круглой клумбы с крокосами ее недавние собеседники остановились, о чем-то поговорили и разошлись в разные стороны, кажется, весьма довольные. В последний момент, покуда те не успели скрыться из виду, она осенила Татьяну и Анклебера крестным знамением, затем пошла заниматься государственными делами.