Пыхтя от досады, я провела остаток дня, обзванивая различные компании, готовые предоставить команде бесплатное снаряжение. Я удовлетворенно улыбнулась, когда одна из них клюнула на мою наживку и поняла, почему Ксандер не конфисковал мой телефон. Я бы сошла с ума, если бы не могла работать.
В мире безумия этот жест был странно милым.
Было уже далеко за полдень, когда я услышала голос одной из его сотрудниц:
— Мисс Максвелл? Мистер Максвелл обеспокоен тем, что Вы мало ели.
Я обвела глазами комнату, запоздало вспомнив, что Ксандер установил камеры... где-то здесь. То, что он наблюдал за моим режимом питания, раздражало до невозможности.
— Могу я приготовить Вам что-нибудь еще? – спросила женщина по ту сторону двери.
Как насчет ключа, запеченного в пироге, – бессмысленно подумала я, хотя от одной мысли о пироге мне стало почти так же плохо, как от чесночной пасты.
— Просто чай, – с усилием сказала я. — Слегка подслащенный.
Я обыскала комнату в поисках камер, но ничего не обнаружила. Возможно, они были спрятаны, как, например, внутри медведя, вот только у него не было ни одной мягкой игрушки.
Я прерывисто вздохнула как раз в тот момент, когда в дверь постучали.
— Здравствуйте, мисс Максвелл.
В комнату вошла женщина в брюках и красивой белой блузке на пуговицах, держа в руках поднос. Это был очень красивый чайный сервиз – кувшинчик для сливок, заварочный чайник и все остальное. Я подумала, не Ксандер ли его выбирал.
Джейми стояла на страже у двери, словно я в любой момент могла броситься наутек. Она не смотрела мне в глаза с тех пор, как потерпела фиаско с противозачаточными средствами, и вела себя так, будто я предала ее, попросив о том, на что у меня не было разрешения.
Теперь со мной действительно обращались как с душевнобольной.
— Ваш чай готов.
— Спасибо. – Я улыбнулась женщине и увидела, как она нервно отвела глаза. — Как тебя зовут?
— Мишель, мисс Максвелл, мэм.
— Мишель, – повторила я. — Каковы шансы, что вы с Джейми оставите замок на той двери открытым и позволите мне покинуть этот дом?
— Мы не можем этого сделать, мэм, – сказала Мишель, осторожно добавляя сливки в мой чай. — Мистер Максвелл сказал, что Вы нездоровы. Он, эм… – Она посмотрела на меня, а затем снова отвела взгляд. — Он сказал, что Вы больны.
Я кивнула, ожидая этого.
Она забрала чайник, оставив мне чашку и блюдце.
— Могу я еще что-нибудь для Вас сделать, мэм?
Теперь моя улыбка была натянутой.
— Как насчет того, чтобы позволить мне хотя бы прогуляться по этому дому, как нормальному человеку, вместо того, чтобы сидеть взаперти, как заключенная? Вне зависимости от того, больна я или нет, я должна хотя бы иметь возможность покинуть эту комнату.
Она пробормотала еле слышно:
— Пожалуйста, мэм. Не заставляйте меня вызывать сюда медсестру. Она даст вам успокоительное, если Вы попытаетесь выйти из комнаты. Мистер Максвелл также оставил нам номер телефона больницы на случай, если Вы будете вести себя так, будто представляете опасность для себя или для нас. Я не хочу делать ни того, ни другого.
Мое сердце упало.
Я знала о медсестре, но не о том, что он дал им право отправить меня в лечебницу. Получалось, что все решали мою судьбу, кроме меня. Это было так чертовски бесчеловечно.
Мало того, что я сменила одну тюрьму на другую, так еще и периметр у этой был гораздо меньше.
Я почувствовала, что задыхаюсь, и схватилась за стол в поисках опоры. Инстинкт подсказывал мне позвонить кому-нибудь – может быть, в полицию, – но я понимала, что это бессмысленная затея. Если бы они приехали, персонал сообщил бы, что я ранее находилась в учреждении, и властям потребовалось бы всего несколько минут, чтобы подтвердить это. Затем они доставили бы меня в психиатрическую больницу, которую выбрал Ксандер. Что еще хуже, они позвонили бы моему официальному опекуну – Генри Максвеллу.
Ее улыбка дрогнула, и она слабо кивнула, прежде чем убежать. Я не хотела чувствовать свою вину перед ней, но я чувствовала. Приказы исходили от Ксандера, а не от нее. Кем она была? Какой-то молодая девушка, работающая на Ксандера и пытающаяся заработать на жизнь.
Я опустила взгляд на свой телефон, когда пришло еще одно сообщение от Генри. Ксандер говорил о том, что ненавидит этого человека, но понимал ли он, что становится хуже Генри?
Ксандер напоминал мне того, кто потерял свой свет, но все еще мог мерцать в темноте. Мое сердце металось между мужчиной, которым, как я знала, он мог бы стать, и тем, кем он выбрал быть. Я видела нежность в его глазах, когда он разговаривал со своей мамой или Джаспером, и мне казалось, что я смогу спасти его душу. Я также видела, как Джаспер смотрел на своего старшего брата. В его взгляде не было ничего, кроме восхищения. Несмотря на ужасные вещи, которые он со мной делал, даже я чувствовала себя очарованной им. Меня не покидало ощущение, что, возможно, я смогу спасти его от самого себя, прежде чем он полностью превратится в Генри.