Я удивленно моргнула, не ожидая этого. Я знала, что Эйрини – гречанка, но понятия не имела, что Ксандер перенял от нее этот язык. Ни Джаспер, ни он сам раньше ни слова не говорили по-гречески в моем присутствии. Это было полной неожиданностью.
Мать услышала его и ответила, ее тон был угрюмым.
Ксандер опустился на колени рядом с ней.
— Mamá, irémise. Tha se narkósoun.13
— Den me noiázei pia14, – ответила она. — Den me noiázei típota15.
Ксандер вздохнул, склонив голову к ее ноге. Я почувствовала, как санитар напрягся позади меня, когда Эйрини подняла свою руку, но все, что она сделала, – это запустила ее в его волосы и стала перебрать с отсутствующей нежностью, которая казалась инстинктивной.
— Den me noiázei pia16, – повторила она чуть более спокойным голосом. Затем ее взгляд переместился на меня, и рука замерла. — Кто это?
— Это Джордан, – тихо сказал Ксандер.
— Привет, – сказала я, послав ей, как я надеялась, искреннюю улыбку.
Эйрини медленно кивнула, прежде чем отвернуться от меня. Ксандер посидел с ней несколько минут, успокаивающе разговаривая, пока она не свернулась калачиком под одеялом.
Затем он встал и еще раз сжал руку матери, обращаясь к санитару:
— Почему за ней никто не следил? Они знают, что у нее бывают приступы.
— Мне очень жаль, мистер Максвелл, – ответил мужчина. — У меня нет объяснения.
— Подобные ошибки недопустимы. – Он провел пальцами по костяшкам пальцев своей матери, которая безучастно наблюдала за их разговором. — Кто-то должен присматривать за ней, когда она выходит из своей комнаты.
— Да, мистер Максвелл, – ответил санитар.
Следующие пару минут они обсуждали инцидент.
— Послушайте, я заплачу за то, чтобы вы наняли кого-нибудь, кто говорит по-гречески, – сказал Ксандер. — Я беспокоюсь о ее способности общаться. Когда она слишком расстроена, она не может говорить по-английски.
— Мы должны обсудить это со старшим начальником, чтобы он одобрил.
Ксандер воздержался от ответа и коротко кивнул, явно не в восторге. Не сказав больше ни слова, он повернулся и вышел из комнаты. Я помахала Эйрини, которая перебирала нитки на своих простынях, прежде чем повернуться, чтобы последовать за ним к выходу.
Наши шаги зловещим эхом отдавались по плитке стерильного коридора, и я вспомнила о кошмаре, который часто мне снился в лечебнице. В нем я оказывалась запертой в лабиринте без выхода. Как же страшно было оказаться в месте, столь не похожем на дом. В таком, как это, – холодном и неприветливом.
Мне стало так грустно за Эйрини... и за Ксандера.
Годы, проведенные в коконе Генри, затормозили мой прогресс, в то время как Ксандер был вынужден повзрослеть слишком рано. Он был звездой и должен был в свои двадцать с небольшим наслаждаться вечеринками, распутничать и спускать на ветер с трудом заработанные деньги. Вместо этого он был надежной опорой для того, что осталось от его семьи. Во многих отношениях теперь он был взрослым в нашей паре, с большим жизненным опытом, а я следовала за ним, потерянная и неуверенная в своем направлении в жизни.
— Мне очень жаль, – сказала я ему, когда мы вышли из здания. — Это ужасно.
Он молчал так долго, что я не думала, что он ответит.
— Это был дерьмовый день.
Что-то в том, как он сказал это, зацепило меня. Я вспомнила, как, вместо того, чтобы праздновать свою победу, он почти не произнес ни слова по дороге со стадиона. Он уже казался расстроенным до того, как получил известие о матери.
— Что сегодня произошло? – осторожно спросила я.
Ксандер издал протяжный вздох. У меня возникло ощущение, что он весь день с чем-то боролся, но у него больше не было сил скрывать это. — Генри опубликовал статью о том, что произошло на вечеринке.
Моя спина тут же напряглась. Генри не просто опубликовал бы статью, он выставил бы себя жертвой непрошеного нападения.
Он уловил мою реакцию.
— Это просто какие-то третьесортные интернет-новости, которые никто не читает. Не думаю, что кто-то видел статью. Меня больше беспокоит, что эту историю подхватят более крупные журналы.
Я открыла рот, перебирая в уме сотни вариантов, как это можно перевернуть в нашу сторону, но Ксандер поднял руку. Похоже, он был морально истощен и сейчас его не волновали выходки Генри. Я захлопнула рот, между нами возникло молчаливое соглашение, что мы больше не будем говорить об этом. Были более насущные дела, например ухудшение здоровья его мамы.
Мы больше не разговаривали, пока не сели в машину. Она была припаркована на небольшой стоянке, которая пустовала так поздно вечером.