Луна поднялась над тополями и заметно побледнела.
Теперь видно было очень далеко. И если из окна мальчишеского корпуса кто-нибудь выпрыгнет, Ксанка этого не упустит. А что выпрыгнет, Ксанка не сомневалась. Такой уж у мальчишек характер: как чуть что — сразу бежать. Нетерпеливые они и трусливые, раз даже от маленьких неурядиц убегают…
— Чего не спишь? — вдруг раздался сердитый шепот Нины Пеняевой.
— Так. Маму вспомнила… — соврала Ксанка.
— У тебя хоть отец есть.
— Вижу его в году полдня, когда в отпуск едет на юг!
— Не забудь окно закрыть, а то опять кто-нибудь влезет, — предупредила Нина, поворачиваясь к стенке.
— Тебе везде только воры да грабители мерещатся!
— Понимаю, на что намекаешь. И все равно я уверена, что он нечист на руку.
Ксанке хотелось на всю комнату закричать:
«Как тебе не стыдно! Ведь знаем, что мальчишка не виноват, а наговариваем!»
Но тут ей самой стало стыдно, хоть провались. Ведь первой смалодушничала все же она сама. Больше она не сказала Нинке ни слова.
Нинка сама подошла, обняла. Приласкалась. Это с нею бывало нередко. Обидит кого-нибудь, обругает, выведет из себя, а потом сама же приласкается, а то и расплачется.
— Ложись, мне жалко тебя, — тихо молвила она, греясь Ксанкиным теплом.
— Тихо! — Ксанка отстранилась от нее и свесилась наружу.
Нинка, подпрыгнув, села на подоконник и тоже вперила глаза туда, куда смотрела Ксанка. И вдруг она захлопала в ладоши.
— Ну что, Ксаночка? Что, теперь сама видишь, за кого ручалась? Невиноватые не убегают!
Ксанка не поверила своим глазам, когда увидела вылезшего из окна шестнадцатой комнаты мальчишку с рюкзаком за плечами. Она сразу узнала Валерку. Однако старалась внушить себе, что ошиблась. Но уж если глазастая Нинка подтвердила, что это так, значит, правда.
А Пеняева спрыгнула с подоконника и, довольная, ушла спать.
Ксанка тут же выскочила из окна и пустилась в погоню за беглецом, который уже скрылся среди тополей.
Зная, что к воротам Валерка не побежит, Ксанка направилась ему наперерез, прямо к забору. И правильно рассчитала. Скоро они чуть не столкнулись в гуще зарослей сирени.
— Валерка! — дрожащим голосом окликнула Ксанка. — Ты что ж это?
Валерка остановился и молча прислонился к дощатому забору.
Ксанка тоже долго молчала, не то ожидая ответа, не то придумывая, что сказать еще. Наконец, опять спросила:
— Ну, чего ты?
— А! — отмахнулся Валерка. — Теперь мне ребятам на глаза показываться стыдно. Уж лучше уйти.
— Но ты-то знаешь, что не виноват, зачем же убегать?! Вот убежишь, и скажут: «А! Убежал — значит, виноват, а исправляться не хочет». Так ты всю жизнь, как зайчик-побегайчик, пробегаешь! — Ксанка перешла на шутливый тон. — И пойдет про тебя сказочка: я от папки убежал, я от Евки удрал… — Положив руку ему на плечо, Ксанка дружески сказала: — Идем назад. Снимай рюкзак, иди со двора через дверь, будто ничего не случилось. А я потом рюкзак подам тебе в окно.
Валерка нехотя снял рюкзак, отдал Ксанке и тихо сказал:
— Я пойду через окно, а кто заметит, скажу, в мастерскую бегал, забыл закрыть. А ты потом потихоньку… — и он пошел вдоль забора, чтоб подойти к дому с теневой стороны.
Домой Ксанка вернулась нарочито веселая и, растолкав уснувшую Нину, сказала торжествующе:
— Зря ты радовалась. И никто не убегал. Просто это уходил через окно мальчишка из села, который дружит с нашими ребятами. Смотри не болтай завтра лишнего! Слышишь, засоня?
— Ладно. Спи! — ответила Нина, поворачиваясь на другой бок. — Ты ради своего Валерки готова на что угодно!
7. Худорба
Воскресенье в интернате бывало шумным и веселым, потому что в этот день приезжали к ребятам родные и знакомые, привозили гостинцы. Скучным и пустым оно было только для Валерки. Особенно сегодня, когда камнем лежало на душе пережитое за последние дни. На приезд матери он не рассчитывал. Далеко ей. Она может приехать только в большой праздник, когда получаются вместе два нерабочих дня. Да теперь-то пусть она сюда совсем не показывается, чтоб и не знала, что тут случилось. А то будет ахать да охать…
Лучше всего было бы этот день провести в столярной мастерской. Но с такой славой теперь и в мастерскую не пустят…
Только Валерка об этом подумал, как в палату вошел невысокий крепко сложенный человек с седой подковкой усов и большими кустистыми бровями. По виду — старый кадровый рабочий. Это был Виктор Семенович, сокращенно Висеныч, учитель труда.