Васо вытер пот со лба и облегченно улыбнулся:
— Зря Дианоза отправил!
Глава четвертая
Сердце Васо сжалось от тревоги и боли, когда он увидел родную саклю. Ее сложенные из горного плитняка стены вроде осели и покосились. Еще больше почернела и прогнулась крыша.
Незаживающим шрамом тянулся через аул овраг.
Весной и осенью одинаково доверху наполняли его мутные воды — то половодья, то дождевых потоков. Мать в такие дни отодвигала постель подальше от мокрых стен, и отец часами простаивал за саклей с мотыгой, отводя воду.
Зато знойным летом овраг был любимым местом мальчишеских игр. В его ямах и вымоинах так надежно прятаться!
А это мысль… Его наверняка ждут у въезда в аул. Овраг вряд ли кто стережет…
Васо слез с коня и привязал его к дереву.
— Я ненадолго, Пестрак, — шепнул он, потрепав коня по вздрагивающей шее. — Только гляну на стариков — и назад…
Оврагом Васо пробрался едва ли не к самой сакле. Пригляделся, прислушался. Вроде все спокойно. На всякий случай решил еще немного понаблюдать за домом.
…Привязав к плетню сыромятину, мать старательно резала кожу на тоненькие ремешки. То ли нож не слушался старых рук, то ли зрение у Мелы стало слабеть, но она то и дело подслеповато щурилась.
Только собрался Васо тихонько окликнуть ее, как за саклей глухо залаяла соседская собака, а во двор вбежал запыхавшийся Ахсар.
«Совсем избегался братишка, — пожалел его Васо. — Кожа да кости. Лопатки торчат… Надо подождать, пока Ахсар убежит играть или скроется в сакле». Покажись сейчас Васо — никакая сила не удержит братишку от истошного вопля радости, и тогда все предосторожности окажутся напрасными.
Ахсар между тем встал за спиной матери:
— Давай теперь я порежу!
— Еще чего! Испортишь кожу, что нам отец скажет?
— Что я, маленький?
— Нет, большой. Лучше сбегай к роднику, принеси воды. Поставим обед варить.
— Воды принесу — дашь порезать?
— Там посмотрим.
— «Посмотрим, посмотрим»… — насупился Ахсар. — Женскую работу заставляешь, а мужскую не дае-о-ошь!
Но взял-таки за дверью кувшин и, поставив его на плечо, как делают это аульные девушки, направился к калитке.
«Ну, слава богу, — подумал Васо, устав стоять на коленях, — сейчас он выйдет на тропинку, ведущую к роднику, и я наконец-то смогу спокойно окликнуть мать». Но не тут-то было. У калитки Ахсар остановился, будто споткнулся:
— Мама!
— Ну что тебе?
— А у меня, кроме Васо, есть еще братья?
— Что ты такое мелешь? Какие еще братья?
У Мелы сердце оборвалось, колени задрожали. Может, ее младший уже знает что-нибудь страшное о Васо, да боится сказать?
Она отпустила сыромятину и прижала руки к груди:
— Никаких братьев — один Васо! Откуда им взяться?
— А чего ж губастый Батако говорит, скоро два жениха хубаевских весь свет перевернут!
— Так и говорит?
— Ага.
Отлегло у матери от сердца.
— Это ж он тебя женихом назвал. Тебя!
— Меня?
— А кого ж еще?
Слава богу! А она уже подумала: сорванец ее недобрую весть принес. Но мысли побежали, тесня одна другую… Почему так сказал Батако? Не замышлял ли он чего против ее сына? Что за человек? Змея змеей, все норовит укусить исподтишка.
Голос Васо прерывался от волнения, когда наконец он окликнул мать:
— Мам… Мама-а!
Мела замерла, боясь верить ушам. Голос Васо! Уж не чудится ли ей? Не лишилась ли она разума в бесконечном ожидании, в тревоге за сына?
Но тут и сам Васо перемахнул через плетень и обнял ее.
— Сыно-ок!
Стоило ему, пригнувшись за плетнем, проскользнуть в саклю, вряд ли Коциа заметил бы его появление. Но Васо стоял посреди двора, прижав мать к груди, и Коциа, неусыпно следивший за хубаевской саклей, радостно потер руки. «Вот он, абрек! Вот он, долгожданный!» Однако не спешил выбраться из своего укрытия: не спугнуть бы добычу. Только когда Васо скрылся в сакле, Коциа поспешил к приставу.
Не знал прохвост, что и его приметили.
Болела душа у товарищей за Васо, и они не то чтобы ослушались своего командира, но задержались, беспокоясь, на опушке леса. И оказывается, очень кстати.
— Клянусь, это княжеская ищейка! — воскликнул Авто, заметив, что какой-то человек крадучись заспешил на другую сторону аула. С какой стати ему прятаться? Явно за домом Хубаевых наблюдал.
Абреки двинулись к аулу.
— И где этого шалуна носит? — вытирая слезы радости и торопливо накрывая стол, ворчала счастливая и встревоженная одновременно Мела.