— Ладно, — примирительно махнул рукой Карум. — Я уже решил в горы идти. Будто на охоту.
— Спасибо, дружище.
— За что? Может, они и сегодня в засаде. Как узнаешь?
— Это верно. Когда я был один, ничто меня не тревожило. Ну, пропаду — туда и дорога. А теперь…
— А теперь?
— Теперь у меня отряд.
— Так ты уже командир?
— Какой из меня командир — дороги впереди не вижу. Что людям завтра скажу, не знаю. Одним днем живу.
— Зря тоску нагоняешь. Да на твои плечи не только скалу — гору можно взвалить.
— С горой проще, Карум. А тут люди…
От нихаса донесся шум голосов. Не иначе что-то встревожило земляков. Не сговариваясь, друзья приникли к окошку сакли. Все ясно: к нихасу приближался аульный толстосум Батако Габараев с двумя работниками. Чуть за тридцать Батако, а кажется — все сорок. Батако вырядился, как на праздник. Коричневую черкеску туго затянул черный пояс с серебряными язычками, голову украшала бухарская каракулевая шапка. По задникам новых сапог била сабля в богато украшенных ножнах.
— Как еще не догадался этот петух шпоры нацепить? — усмехнулся Карум.
— Не иначе опять какую-нибудь пакость хочет аульчанам сообщить — поднял брови Васо. — Надо его послушать.
— А-а, за него давно его деньги говорят, — скривил губу Карум. — Разве ты не знаешь?
— Знать-то знаю, — возразил Васо, — да лучше ничего не пропускать мимо ушей. Пристав-то не у нас с тобой на постое, а у Батако. А этот индюк по дурости своей может и сболтнуть…
— Это точно, — согласился Карум.
Друзья вышли из сакли и направились к нихасу.
Позади Батако, как телохранители, шагали Дзыбйн и Цыцыл. Оба в лохмотьях, каких и специально поискать — не сразу отыщешь. Дзыбын — в овечьей шапке, шерсть которой когда-то была белой, а теперь почернела, свалялась, торчала во все стороны клочьями. Цыцыл — в собачьем треухе, сопревшем и вытертом местами до лоснящейся от грязи кожи. Оба в вязаных-перевязаных когодзи[8], в чулках, штопанных шерстью разных цветов, в коротких рваных бешметах, из-под которых видны штаны в заплатах. Заплат столько, что разобрать, какого цвета сукно пошло когда-то на эти штаны, уже невозможно.
Сколько раз видел эту троицу Васо, пора бы привыкнуть, но губы сами собой растягивались в улыбке. До чего же забавное зрелище!
Толстый, присадистый Батако в сопровождении двух нескладных, костистых верзил казался еще круглее. Дзыбын всего на год-другой старше Васо, но в своем затрапезном виде, не брившийся, наверное, с той поры, когда над верхней губой стали пробиваться усы, казался едва ли не ровесником Цыпылу. А ведь Цыпыл успел набатрачиться на покойного отца Батако.
Батако то и дело поправлял на бедре свою шикарную саблю, а его телохранители настолько безразлично относились к ружьям, что те в их руках скорее напоминали палки.
Живописная троица прошествовала на свободное место. Батако, явно ожидая завистливых взглядов, вынул из ножен саблю. Не иначе большие деньги отдал. Не терпится похвастать. Стал бережно водить по сверкающей полоске добротной стали прихваченным из дому бруском. Телохранители присели позади хозяина, тупо глядя по сторонам.
Нихас хранил безразличное молчание. Лишь старики изредка взглядывали на припоздавших. С чем пожаловали? Какую новость принесли?
Батако первым не выдержал:
— Вижу, окончательно нихас в этот каменный мешок перенесли?
Никто не отозвался. Словно и не слышали. Только усерднее заработали кто шилом, кто иглой.
— Могилой тут несет! — громче продолжал Батако. — Верно, Цыпыл?
— Еще бы не верно! — дернул тот грязным усом. — У меня тут всегда кости начинает ломить… Могила — она и есть могила.
— Тебя что, как хромого мерина, насильно сюда гонят, а, Батако? — хохотнул здоровяк Сослан. — Как пришел, так и назад можешь топать! Кто по тебе заплачет?
— Не слишком ли ты язык распустил? — мстительно сузив заплывшие жиром глазки, процедил Батако. — Сын Михела научил?
— Ты Васо лучше не задевай! — огрызнулся Сослан. — Какое тебе дело до него?
— Вот-вот, учись у него гонору, тоже ни с чем останешься! Глянь лучше на Михела — у старика зад нечем прикрыть, а сын на князя руку поднимает. Вместо того чтобы работать…
— Ах ты квашня! — плюнул Васо, слушая эту перепалку. Он было рванулся вперед, но Карум удержал:
— Погоди. Может, следом за Батако и стражники явятся?
— Он же, шакал, отца задевает!
— Не горячись. Михел и сам ему ответит. Вот увидишь…