Сурово смотрели накитцы вслед угоняемому из аула стаду, женщины молча вытирали мокрые глаза.
Ободренный успехом, веселый, гарцевал на своем скакуне Амилахвари. Внезапно его осенило. А что, если обвал на горной дороге по соседству с Накити, о котором рассказали эти старые ослы, использовать в своих целях?
С полдороги с тремя слугами он повернул на тропу, что вела к лесосеке.
Первый раз княжеская артель оставалась там на зиму.
Амилахвари давно угнетала мысль о предстоящем расчете с лесорубами. Как кстати этот обвал! Не иначе сам бог послал ему добрую весть! Разве он не может сказать артельщикам, что его люди везли на лесосеку и провизию, и деньги и вот — надо же так случиться! — попали под снежную лавину? О каком расчете теперь говорить, если все погребено лавиной? Грех! Кто усомнится в его княжеском слове? Кто?
Так размышлял, поглаживая усы и победоносно оглядывая молчаливых спутников, князь. Слуги, навьючив на коней хурджи́ны с провизией, переговаривались о чем-то своем. Они отпустили князя вперед на длину аркана, чтоб не путаться под ногами у рысака, и ехали, хмельные от удачи. Ехали и ждали часа, когда их встретит званый ужин. Неужели и сегодня Черный Датико поскупится? Уж после такой вылазки, после такой прибавки в княжеское стадо можно не только пару барашков выделить на шашлык, а не пожалеть и годовалого бычка.
Артель ужинала. Вдруг Авто оттолкнул миску, расплескал похлебку по узкому, сбитому из двух щербатых плах столу:
— С такой еды я скоро ноги протяну!
— Другие барашка едят, тебе одному не досталось, — усмехнулся Сардион.
— Мне до других дела нет! — распалился Авто. — Нико, где хочешь доставай денег, а меня рассчитай!
— Сел бы ты, Авто, на свое место и дал людям спокойно поесть, — невозмутимо сказал артельный староста Нико Датунашвили.
— Ты меня еще учить будешь — встань, сядь! И без тебя знаю, что мне делать. Гони деньги — вот и все мое слово!
— Замолчишь ты или нет? Смотри, выведешь меня из терпения, дороже тебе обойдется!
— Что?! Старый пень! Не платишь, да еще грозишь! Рассчитывай меня сейчас же! Ухожу я!
— Значит, так?! — вскочил с места и Нико.
— Как слышал! — отрезал Авто.
Как в воду смотрел Нико, чувствовал беду. Только вчера он поделился своими опасениями с Васо. «Смотри, сынок, что делает наш алдар. Сначала не прислал вовремя провиант. Теперь вот уже два месяца не платит нам. Наверное, думает, все вытерпим? А может, наоборот, рассчитывает, что бросим все, уйдем по домам. Тогда деньги, что он нам должен, у него останутся. Целенькими! Весной он на эти деньги сколько хочешь новых работников наймет — и сплавят лес, и распилят».
Нико говорил, а Васо смотрел на его широкий пояс, сшитый из грубого полотна в несколько слоев. В складке пояса на правом боку — деньги Нико, на левом — заработок Васо. Как пожалел парень, что его деньги не в собственном кармане, как у всех!
И вот Нико схватился за драгоценный пояс:
— Васо, сынок! Ты видел, куда ушли мои деньги. Выручи, дай в долг. Не могу я больше видеть его!
Лесорубы выжидающе уставились на Васо.
Пересохшими губами парень шепнул:
— Бери…
Нико отложил несколько ассигнаций и подвинул их на край стола:
— Возьми. И чтоб я тебя здесь больше не видел!
— Это мое дело, когда уходить! — протянул руку к деньгам парень, взял их, сжал в громадном кулаке и нерешительно положил назад.
— Нет. Не хотел, как все, — уходи!
Авто разглаживал смятые ассигнации.
— Чего еще ждешь?
— Завтра уйду.
— Нет, сейчас лее!
— Хочешь, чтоб волки меня сожрали?
— Со стариком спорить — язык острый, а в ночь из-под крыши шагнуть — кишка тонка!
— Сказал: завтра уйду. — В голосе Авто уже не было прежней решительности.
Нико набил вздрагивающими пальцами трубку и, успокаиваясь, глубоко затянулся. Густой дым запутался в его насупленных, тронутых сединой бровях.