Мне бы вмешаться, самому скрестить шашку с этим гордецом. Но я все помнил мамино предостережение, и, пока раздумывал, шашки уже зазвенели.
Котэ был на целую голову выше соперника, но тот куда увертливее и быстрее. Он легко вскакивал на камни, вертелся бесом, нанося быстрые удары, от которых Котэ едва успевал защищаться. Но грузин был явно сильнее и крепче, и видно было, что моему земляку стоит большого труда отражать тяжелые, прямые удары сверху. Тонкие руки юноши подгибались, и он поспешно отскакивал в сторону, чтобы заставить идущего напролом Котэ защищаться, а не нападать.
На счастье, из сакли в сопровождении хозяина вышел Габила и, не найдя нас ни в кругу танцоров, ни на поляне, где молодежь, покоренная мастерством незнакомца в белой черкеске, неутомимо метала кинжалы, направился туда, откуда доносился звон шашек.
Он хмуро глянул на меня, может быть считая причиной этой схватки, и бросился к Котэ:
«С кем ты споришь, кацо, так усердно? Неужели не видишь, кто перед тобой?»
«Кто же?» — опешил тот.
«Моя сестренка, дорогой». — С этими словами он снял папаху с головы юноши в белой черкеске, и все ахнули.
Под папахой-то оказались старательно уложенные в пучок косы.
Илас хлопнул Васо по плечу:
— Вот где была, друг, твоя Ольга! Доволен теперь? Испортил Габила ей весь праздник. С этого момента заскучала она, зато я обрадовался: не может же Тамрико в девушку влюбиться!
— Ну и закрутил ты историю, Илас! — искренне удивился Васо. — Теперь и вовсе не усну! Только бы с ней ничего не случилось…
— Не беспокойся, Ольга из любого положения найдет выход. Скоро она будет здесь, помяни мое слово.
— Я не беспокоюсь. Я думаю, неужели у Габилы не было другого сообразительного человека, чтоб его на разведку отправить?
— Разведка разведке рознь. В Тифлис всякого не пошлешь. Надо, чтоб ои Майсурадзе знал в лицо.
— Майсурадзе, говоришь?
— Да, Майсурадзе. Он нам и оружием, и патронами помогает. А ты что, слыхал о нем?
— Как не слыхать? Мне о нем еще мой артельный Нико рассказывал…
Пришел черед удивиться Иласу:
— Как ты сказал? Нико? Датунашвили?
— Ага. Датунашвили.
— Да это ж отец моей Тамрико! Дела! Выходит, он у тебя в отряде!
— Выходит.
— Вот это удача так удача! — ликовал счастливый Илас. — Уж ты замолвишь, Васо, словечко за кунака?
— Ни за что! — улыбнулся Васо. — Ты подставил Ольгу под саблю какого-то дикого забияки, а я тебе сватом должен быть? Ни за что!
— Тогда придется тебе послушать, что дальше было в Тетрицкаре. Согласен?
— Давай, — разрешил Васо. — Все равно время коротать.
Илас поудобнее устроился на кошме и продолжал:
— В общем, расстроилась Ольга, взяла из рук Габилы уздечку, вскочила на его скакуна — только ее и видели.
«Лишил ты, Котэ, сестру праздника», — покачал головой Габила. Скорее для себя сказал, чем для него. А тот опять взвился:
«Верну ее сейчас же!»
«Да где там! Не догонишь теперь!»
«Я? Не догоню?»
«Конечно. Она уже далеко».
«Спорим — догоню!»
А народу только дай забаву. Подзуживали.
«Спорим так спорим», — сказал Габила. Он был спокоен, знал, как быстр арабский скакун.
«А не обидишься?» — сверкнул глазами Котэ.
«Постараюсь».
«Если догоню — отдаешь за меня сестру. А если нет — берешь мою Кохту. Лучше нет в Тетрицкаре лошади».
«Оставил бы ты лучше себе свою Кохту!»
«Боишься? — И Котэ, чтобы увлечь Габилу, повернулся в сторону пастбища, где под присмотром местных мальчишек мирно паслись до скачек лошади. Сложив ладони лодочкой, он протяжно крикнул: — Кох-та! Кох-та!»
Черная, как воронье крыло, холеная кобылица вскинула красивую, маленькую голову и не спеша направилась на зов. Подбежав к довольному хозяину, она послушно замерла, фыркнула и стала нетерпеливо бить копытом землю.
Габила, увидев ладную, чистокровную ахалтекинку, пожалел, что Ольга ускакала на его рысаке. Неплохо бы тому помериться выносливостью с этой Кохтой. Но что теперь поделаешь?
«Ну, по рукам?» — опять спросил Котэ, любовно поглаживая лошадь по крутой шее.
«Ладно, будь по-твоему».
Котэ кошкой прыгнул в седло. Его Кохта, вытягиваясь в струнку, полетела вперед…
Подвыпившие гости уже выбирались из-за столов, а я все поглядывал в сторону холма, за которым скрылась Ольга, — продолжал повествование Илас. — Поглядывал туда и Габила. Но вот мы уже стали домой собираться, и дружки Котэ, как бы извиняясь за него, преувеличенно долго жали нам руки и уговаривали задержаться. Но дорога нам предстояла не близкая, а день уже клонился к вечеру, и мы стали прощаться.