Погруженная в эти неотступные мысли, она не сразу поняла, что ее новые товарищи, бойцы отряда Васо, совещаются о том же: как выручить командира.
Только дорогое имя, сорвавшееся с губ худого, изможденного горца, того самого, что расправился в поединке с Коциа, заставило ее стряхнуть оцепенение.
— Васо не должен и дня оставаться у них: убьют его без всякого суда!
— Что ты нам душу терзаешь, Дианоз? — всплеснул руками Нико. — Дело предлагай.
— А вот и дело. Поручите мне Бакрадзе прикончить — и еще до захода солнца по нему будут молитву читать!
— Ну а чем это поможет нашему командиру?
Дианоз растерянно пожал плечами:
— Тогда, может, выкрасть этого Бакрадзе и предложить обмен, а? Мы им Бакрадзе, они нам Васо?
— Да как ты его выкрадешь? Он же без охраны, видно, и до ветра не ходит.
— Это уж мое дело…
— Нет у нас теперь твоих да моих дел, — выколачивая трубку, сказал Нико. — Все дела наши общие.
— Вот и надо идти в Гори, отбивать Васо! Раз общие… Важнее этого дела у нас теперь нет.
— Верно, Дианоз, — поддержал бритоголовый чеченец с тонкими черными усами. — Выручим не выручим, а попытаться надо, если мы не трусы.
— Эй, уже до оскорблений дело дошло!
— Тихо!
— Дианоз! Что ты душу травишь? Я хоть сейчас готов за нашего Васо голову положить, но надо же действовать наверняка.
— Как?
— Если бы я знал!
— Пока Васо нет, надо командира выбрать. Как он скажет, так и сделаем.
— Да, да, — согласился Нико, — надо подумать о командире. Вон у нас сколько новичков, а мы без вожака на стадо стали смахивать. Блеем, как овцы…
Дианоз исподлобья взглядывал на Ольгу. Его тоже не радовало ее появление в их отряде. «Надо было дурню, — корил он себя, — сразу, как вернулся тогда из аула, рассказать, что у них вышло с Коциа. А теперь узнают люди, что скажут? Отпустили к больному брату, а он, вместо того чтобы бога молить, с кровником счеты сводил». Но Ольге, судя по всему, было сейчас не до него, и он понемногу успокоился. «А-а, хватит переживать. Отправил на тот свет ненавистного всей округе человека — гордиться можно! Васо бы обязательно сказал: «Молодец! Я князя поучил уму-разуму, ты его управляющего на голову укоротил — разве это не достойное дело?»
Тьма укутывала горы. Потянуло прохладой. Нико расставил по местам дозоры.
— Укладывайся, дочка, — сказал он Ольге — Будь спокойна. Никто не ступит за полог.
— Пусть попробует, — усмехнулся Дианоз. — Как раз наткнется на мою саблю.
Как хотелось Ольге уткнуться лицом в мужнину бурку и дать волю слезам! Но могла ли она позволить себе эту слабость?
«Васо, любимый! — стонало все в ее душе. — Неужели я потеряла тебя? Потеряла свое счастье? Потеряла надежду на завтра?»
Всего один день. Но сколько он принес в ее жизнь горя! Она потеряла Иласа, которого любила, как брата, которому доверяла все свои тайны. Она только что приникала к плечу Васо, к его широкой груди, держала в ладонях его сильную, тяжелую руку, ловила на себе теплый взгляд — и вот все рухнуло, как каменная гряда от внезапного удара грома.
Ей хотелось вскочить на коня и, не разбирая дороги, мчаться к Габиле, выплакаться у него на плече. Брат не осудит, он поймет. Но как она скажет ему, что Иласа больше нет? Как посмотрит ему в глаза? «Девчонка! — плюнет Габила. — Тебе бы дома возиться с тряпками, а ты надела карабин, повесила кинжал. Разве я велел тебе совать голову во вражью пасть?»
Что она ответит? Что?
Всю ночь Ольга не сомкнула глаз. Лишь под утро забылась тяжелым, беспокойным сном.
Разбудили приглушенные голоса.
Пылал костер. Дружинники сидели вокруг него, продолжая вчерашний, беспокоивший всех разговор. Только уже ни выкриков, ни пререканий. Очевидно, Майсурадзе успел поговорить с людьми, сумел растолковать им, чем в настоящее время располагали соседние отряды повстанцев, чем располагал враг и чем мог помочь центр. Лица людей были спокойнее, сосредоточеннее, чем вчера.
Седовласый Нико первым заметил появившуюся из-за полога Ольгу. Встал с чурбака, предлагая ей место. Сардион тут же принес миску неприхотливого варева и кусочек хлеба.
— Подкрепись, дочка.
Ольга поставила на колени теплую миску, откусила хлеба, и слезы комом встали у нее в горле.
Майсурадзе, видно, понял ее состояние и вновь начал говорить о необходимости постоянной связи отряда с центром, о согласовании всех действий.