Первым пришел в себя Нико:
— Что, кунаки, головы повесили? Князь, будь проклято его имя, привез нам угощенье, а мы куксимся, как девушки на выданье.
— И в самом деле, — поддержал Авто. — Пусть он нам расчета не привез, этот кабан, но хуын[5] грех не отведать.
— Вот сволочь! — процедил сквозь зубы Дианоз и плюнул в сторону дороги, по которой уехал их гость, принесший столько забот и тревожных дум — Такого парня сгубил!.. Какой из Васо абрек? Он же совсем домашний! Замерзнет где-нибудь…
— Э-э, кунаки, — сказал Нико. — Давайте пока не будем об этом. На голодный желудок всегда драться тянет. Давайте поглядим, чего нам привез этот скупец. Закусим хорошенько, а там обмозгуем все вместе, как нам быть дальше. Идет?
— Идет! Где бедняк не пропадал!
Гурьбой вывалились из шалаша.
— Значит, так, — прикидывал на пальцах Нико. — Пара мешков печеного хлеба, фасоль, бурдюк араки, мешок сыра… Видно, не собирался закрывать лесосеку Амилахвари — вон сколько провизии нам привез!
Чернобородый слуга князя хмуро кашлянул:
— Не вез он вам провизии.
— Как так? — повернулся к нему Нико.
— Все в селении Накити взято как подать. Остальной скот в имение погнали.
— Ладно, — сказал Нико. — Мы тоже люди и тоже есть должны. Но когда будем о будущем лесосеки думать, мы это учтем, так?
— Непременно, — зловеще уронил Дианоз. — Сжечь его лес — и все разговоры!
Нико не слышал этих слов, он уже деловито путал веревкой ноги привезенного барашка.
— Помоги мне, Авто.
— Грех не помочь в таком деле, — охотно откликнулся тот.
… Скоро посреди шатра пылал высокий огонь, и над ним кипел большой котел, в котором тяжело ворочались пахучие куски свеженины. Клочья пены падали в огонь, еще более разжигая мясным запахом наголодавшихся лесорубов.
Дианоз нацедил из бурдюка в кружки домашней водки.
Уселись вокруг котла в ожидании трапезы. Нико чуть притушил огонь и выхватил из котла кусок мяса, раз-другой дунул на него, чтобы не обжечься, и кинул в рот.
— В самый раз?
— В животе доварится!
Дианоз протянул широкий жестяной поднос, и Нико вывалил на него гору мяса.
— Ты чего сторонишься? — обернулся он к сидевшему у входа в шалаш Асланбеку. — Двигай ближе. Одну беду мыкаем. Двигайся! Налей ему, Авто.
— Садись ближе, брат, — приветливо сказал чернобородому и Дианоз. — Вижу, осетин ты?
— Какой я осетин? — вдруг с болью сказал Асланбек. — Тряпка я, а не осетин.
И подумал с горечью: «А ты, брат, еще хуже меня. Князь хлестал тебя плеткой, а ты, как женщина, вместо того чтобы плюнуть ему в лицо, голову руками прикрыл».
— Что ты такое говоришь, брат? — глянул на него Дианоз.
— А разве не так? Посмотри на мое лицо. — Он раздвинул густую поросль на подбородке, прикрывавшую длинный шрам, тянувшийся едва ли не от виска. — Княжеский подарок! Год назад получил я его, а только сейчас вспомнил, что я осетин, когда ваш товарищ кинулся на этого кровопийцу.
Дианоз проглотил невысказанный упрек гостя. «Что скажешь? Прав он. Князь, как собаку, меня хлестал, а я терпел унижение. Конечно, я должен жить, чтобы найти убийцу отца и отомстить. Но не слишком ли долго я его ищу? Может, этот чернобородый и укажет мне моего кровника?»
Лесорубы, пригубив араки, взялись за мясо.
Разговору Дианоза с Асланбеком внимал один Авто. Он добродушно следил, как на широком лбу чернобородого собирались тяжелые морщины, как сурово сдвигались густые брови.
— Осетин, — опять глухо, будто сам с собой, проговорил Асланбек. — С того дня, как отходили меня плетками приживалы княжеские, я словно занозу в сердце носил. Колола и колола она меня, не переставая. Сегодня бог дал свидеться с настоящим потомком Сослана[6] — и нет больше в сердце никакой занозы. Нет, как и не бывало. Одна ненависть сердце точит. Я отомщу князю и его шакалам за оскорбление. Я найду вашего абрека и буду ему верным кунаком. Он меня снова человеком сделал.
— И я решил искать Васо, — сказал Дианоз. — Нельзя его одного в горах оставлять. Пропадет. Завтра же пойду…
Авто придвинулся к ним:
— Значит, без меня решил идти?
— А если и ты пойдешь с нами, мне и сам черт не страшен! С тобой рядом, Авто, я готов и в могилу лечь.
— Что мне делать в могиле? Чего я там не видел? Я тоже решил: последний раз ночую под крышей. Завтра моей крышей будет родное небо.
— Нет, правда, Авто? — расчувствовался Дианоз.