— Ты у меня славная женщина! — отвечал Сократ, с благодарностью взглянув на жену. — Постой, я тебя поцелую! Ты редко видишь от меня ласку, а твоя красота и молодость заслуживают большего внимания.
Гнев Ксантиппы стал проходить, и она почти с материнской нежностью наклонилась к мужу, чтобы поцеловать своего взрослого ребенка в толстые губы, как вдруг дверь быстро распахнулась. В дом Сократа вбежало несколько молодых людей, а с улицы доносились громкие крики возбужденной толпы.
Ксантиппа, в изумлении, попятилась назад.
Тогда из толпы выступил с торжественным видом слегка сконфуженный Алкивиад.
— Учитель! — проговорил он, — первая академия Греции подтвердила то, что было недавно заявлено всеми нами в доме Аспазии, именно, что вы самый мудрый из греков. Вам досталась первая награда. Эврипид с Софоклом получили только почетный отзыв. Их немало удивило, почитаемый наставник, получение вами приза, которого вы и не думали добиваться. Сердитесь на меня, если угодно, виноват во всем я. Мы записали ваши речи на пиру у Аспазии, а потом мне вздумалось послать их в Дельфы от вашего имени. Простите меня, пожалуйста! Никогда больше не буду!
Алкивиад с комическим раскаянием поднял глаза на своего почтенного друга, что заставило Сократа громко рассмеяться и протянуть ему руку в знак прощения.
— Неужели это правда и мои разглагольствования удостоились первой награды? — спросил философ. — Теперь вы видите, что человек стоит на высокой ступени мудрости, когда сознает, что он ничего не знает. Если бы добрые люди, собравшиеся там на улице, ожидали от меня чего-нибудь большего, то я не получил бы никакого поощрения на конкурсе.
Ксантиппа спокойно прислушивалась к происходившему, занимаясь в то же время вытиранием пыли. При последних словах мужа она крикнула:
— А в чем же состоит награда, присужденная тебе? Хватит ли ее на уплату долга мошеннику Лизиклу?
Алкивиад молчал, но один из юношей ответил за него:
— Победитель получает почетный диплом на папирусе и свежий лавровый венок.
Тут Ксантиппа швырнула об пол горшок, который собиралась поставить на полку, и принялась пронзительным голосом отчитывать посетителей.
— Можете разделить листья осоки между собою, а лавровым венком украсить Лизикла. Сами же убирайтесь вон! Вон, говорю вам! Если угодно, можете прихватить с собою и мудрейшего из греков, который, при всей своей высокой мудрости, позволил проходимцу Лизиклу одурачить себя и, несмотря на весь свой ум, не заработал себе ни куска хлеба. Пускай хоть вся Ойкумена провозгласит его мудрейшим из мудрых, вы все можете рассказывать кому угодно, что я считаю его дураком, который отличается от вас только тем, что вы сами еще глупее его.
Под градом этой брани посетители попятились к дверям. Когда же они высыпали гурьбою из дома, толпа истолковала их появление превратно и разразилась новыми восторженными криками. Взбешенная Ксантиппа швырнула через дверь черепки разбитого горшка прямо в крикунов, стоявших к ней ближе, и закричала оглушительным голосом:
— Кричите, покуда не лопнете! Только делайте это в другом месте, а не перед моим домом!
Уличная толпа стала с хохотом расходиться.
— Ты попала в самую точку милая Ксантиппа, — сказал Сократ, — когда назвала меня только меньшим дураком, чем они сами: если моя победа имеет какой-нибудь разумный смысл, то он именно таков. Плохо, плохо, что самый заурядный человек, как я, вдруг прослыл величайшим мудрецом между греками!
Ксантиппа с минуту молча смотрела на мужа. Ее гнев понемногу утих. И вдруг она бросилась к ногам философа, схватила его руки и заговорила умоляющим тоном:
— Мудрейший ли ты изо всех, Сократ, этого я не знаю. Но что ты самый добрый, самый необыкновенный человек под солнцем Эллады, в этом я могу поклясться. Имей снисхождение к моему горячему характеру: я постараюсь исправиться. Но пойми, как больно выслушивать пустую болтовню о лавровых венках и дипломах, когда нам приходится взять в руки нищенский посох!
— Ну, какой еще там нищенский посох? — рассеянно спросил Сократ.
— Нет, я так… ничего! — с горькой улыбкой отвечала Ксантиппа. — Не надо падать духом: у нас не будет недостатка ни в чем. Я примусь за работу. Пускай твои ученики с Алкивиадом во главе, смеются надо мною и называют меня мужчиной в юбке. Мне все равно! Хорошо еще, что у нас нет такой обузы, как дети. Я могу переносить лишения, и ты — единственный человек, ради которого мне легка всякая жертва. Но вот, если бы у нас были дети… тогда я сошла бы с ума.