Сократ усмехнулся.
— Да, если бы я знал, что благоразумно в нашем мире!
— Ну, вот ты опять потешаешься надо мною! — с отчаянием воскликнула Ксантиппа. — Ты знаешь лучше меня, что каждый человек одинаково имеет право пользоваться жизнью. Кто поумнее, тот раньше других захватит свою долю. Ты же оказываешься глупее всех, потому что вечно пережидаешь, пока насытятся другие, чтоб самому довольствоваться жалкими объедками.
— Первое не всегда бывает самым лучшим, — возразил муж. — Я могу подтвердить это примером. Сегодня после спектакля, так сильно расстроившего тебя, мы собрались ужинать у Аспазии. Ужин был великолепен. На третью перемену нам подали новое блюдо: отварную зелень цикуты. Повар, придумавший способ безвредного приготовления этой ядовитой травы, наверно считал себя крайне умным человеком. Между тем посудомойка, любившая, вероятно, полакомиться, выпила первый отвар, считая его самым вкусным, и тут же умерла тихо и безболезненно. Пожалуй, она-то и оказалась мудрее нас всех.
Тут Ксантиппа воскликнула:
— Ах, я несчастная! Что может быть хуже, чем жизнь с человеком, который никогда не примет благоразумного совета да еще вдобавок на каждом шагу спорит о значении простейших слов. Если ему скажешь: «не бросай на пол яблочной кожуры», он сейчас же возразит, что надо говорить: «яблочная кожица» и что никому пока неизвестно, в чем заключается опрятность и неряшество.
— Ну, конечно, я до сих пор не могу определить этого в точности. Вот, например, кошку считают опрятным животным, потому что она беспрестанно вылизывает языком свою шерсть. Однако, на том же основании ее можно считать нечистоплотной, потому что она берет в рот всякую грязь, приставшую к ее шерсти.
— Довольно! — перебила Ксантиппа, — для меня гораздо важнее всех этих ненужных тонкостей существенный вопрос: намерен ли ты образумиться, или нет?
— Но ведь я только тогда и могу надеяться прийти к разумному взгляду на вещи, если буду неутомимо исследовать понятия.
— Тогда тебе следовало бы и жениться на каком-нибудь «понятии» и произвести на свет новое «понятие», вместо того, чтобы обзавестись женою и ребенком, которым житья нет возле тебя.
— Значит, моя смерть и в этом отношении была бы кстати, — прошептал Сократ засыпая.
Ксантиппа выбежала на кухню и бросилась на деревянную скамью у очага. Тут она провела целую ночь в беспомощном отчаянии и гневе, придумывая средства к спасению.
Она потеряла надежду убедить мужа в том, что он неправ, но ведь можно было принять к нему и более крутые меры.
Если он не откажется добровольно от своего непристойного и опасного поведения, то его следует принудить к тому силой. С этих пор Ксантиппа решила следить за Сократом, мешать ему разговаривать с чернью и приводить из гостей домой, пока он не успеет наболтать там лишнего. Но что скажут люди о таких самовольных поступках женщины? Не все ли равно: Ксантиппа не придавала большой цены людским толкам!
И Ксантиппа исполнила задуманное. А между тем торговля более, чем когда-либо, требовала внимания хозяйки. Расширение производства встретило препятствие со стороны соседа-каменотеса. Он ни за что не хотел отказаться от уступленного ему в аренду клочка земли и на другой же день после злополучного спектакля грубо посоветовал жене Сократа продать ему все заведение, а самой удалиться из Афин, где, благодаря дурной славе мужа, она не может успешно вести никакого дела.
Но Ксантиппа не унывала. Хотя ей и было тяжело одновременно не выпускать из виду ни своих мраморных плит, ни безалаберного супруга, однако она ухитрялась и обуздывать излишнее красноречие философа, и заботиться о его насущном хлебе. Разумеется, когда обе эти обязанности сталкивались одна с другой, страх за жизнь Сократа брал перевес над материальными расчетами. Порой на нее вдруг находило такое беспокойство за своего старого младенца, что она бежала из мастерской выслеживать чудака. А тем временем ее покупателей сманивали другие торговцы, да и сама Ксантиппа теряла так дорого доставшуюся ей репутацию женщины практичной и опытной в торговых делах. Теперь она не знала ни минуты покоя среди своих мраморных глыб, колонн, ступеней! Часто, в разгар спора с неподатливым покупателем за лишний обол, у нее мелькало опасение, что Сократ, пожалуй, как раз в эту минуту опять разглагольствует где-нибудь на свою голову, и энергия Ксантиппы моментально исчезала.
Все назойливее и назойливее преследовала ее гримаса комика в маске Сократа, корчившегося на карнизе их домика, охваченного пламенем. Напрасно старалась она отогнать от себя зловещую картину. Маска еще страшнее скалила зубы и молодую женщину снова охватывал ужас, как в тот вечер в театре. Ксантиппа рвалась из мастерской на поиски Сократа; она ежеминутно дрожала за его жизнь. Скоро весь город начал смеяться над сварливой женщиной, не дававшей покоя бедному мужу. То она появлялась в гавани, где Сократ убеждал матросов не верить в мнимую защиту богов, покровителей мореходства; то врывалась в лавочку цирюльника и обрушивалась на мужа, который потешал публику, доказывая преимущества плешивой головы. Каждый раз ею руководило при этом лишь доброе намерение увести философа домой, но горячий характер постоянно заставлял ее забываться. Выведенная из терпения поддразниваньем присутствующих и невозмутимостью Сократа, Ксантиппа сначала говорила всем колкости, а потом принималась браниться, не разбирая ни правых, не виноватых.