— Разумеется, если ты подчинишься воле своего высокого покровителя и оставишь богов в покое.
— Значит, я буду там в безопасности, если приспособлюсь среди чужих людей к лицемерию, к которому ничто не могло принудить меня в своем отечестве?
И ты думаешь, что этот государь отнесется терпимее к моему независимому образу мыслей, чем город, гражданином которого я являюсь… Ни за что не поеду!
VII
Сначала его лекция как будто не привела ни к каким дурным последствиям и Сократ подтрунивал над излишними опасениями своих учеников. Проходил день за днем, неделя за неделей, а Ксантиппе все еще не удавалось склонить мужа к бегству. Напрасно заклинала она его своей любовью, будущностью их ребенка, принять это предложение, напрасно угрожала своим гневом, прибавляя, что Сократ рискует погубить заодно и своих учеников. Упрямый старик стоял на своем: он не верил в опасность и говорил, что не согласится бежать, даже если бы его на самом деле стали преследовать за вольнодумство.
Однажды, когда с Акрополя дул жестокий зимний ветер, Сократ вернулся домой в мрачном настроении и сообщил жене о смерти Аспазии.
— Многим мужчинам придется теперь носить траур, — заметил он, — и мне вместе с ними. Бедняжка считала жизнь великим благом и, судя по тому, как она жила, вероятно дорожила ею; значит, у этой женщины было ко мне искреннее расположение, иначе она не стала бы защищать меня.
Между тем, жене Сократа было ясно одно, что их покровительница скончалась и теперь наступил критический момент. В страхе за мужа она попробовала в последний раз обратиться к его сердцу. Она заставила сына слово в слово повторить отцу ее просьбу, вместе с ним бросилась перед ним на колени и со слезами молила согласиться на бегство. Сократ не остался равнодушным к такому проявлению заботливости со стороны Ксантиппы и еще раз перечислил все причины, заставившие его отказаться от приглашения.
— Меня называют философом, — заметил он в заключение. — Но что же такое философ? Разумеется, это человек, умеющий только умереть веселее прочих. Вот почему многие слывут философами лишь при жизни. Мне же хотелось бы убедиться на опыте, действительно ли я обладаю некоторыми качествами мудреца.
Но так как Ксантиппа на все его доводы с возраставшим отчаянием повторяла только одно: «Все равно! Тебе надо бежать. Дело идет о твоей жизни!», то Сократ наконец рассердился и возразил:
— Я ожидаю логических опровержений, а ты пристаешь ко мне с твоими глупыми тревогами. Докажи мне прежде, что ради спасения жизни стоит пожертвовать любовью к истине, и тогда я согласен разбирать дальше поднятый тобою вопрос.
Тут Ксантиппа не выдержала:
— Твоя любовь к истине — одно тщеславие. Ведь и твои ученики тоже из тщеславия ходят в разорванной одежде, выставляя на вид свое презрение к мелочам. И своему тщеславию ты приносишь в жертву свое доброе имя, жизнь, свою жену и ребенка, на которого люди будут с презрением указывать пальцами и кричать ему вслед: вот сын Сократа, сумасброда и нищего!
С этими словами Ксантиппа так крепко прижала Проклеса к своей груди, что он вскрикнул от испуга и потянулся ручонками к отцу. Сократ, однако, не взял его. Он только с задумчивым видом положил руку на голову ребенка и вполголоса произнес:
— Конечно, для тебя самого, бедный мальчик, было бы плохо, если бы ты пошел в своего отца. Но если бы мне пришлось выбирать между жаждой знания и жаждой денег, то, разумеется, я выбрал бы для своего сына бедность.
Тогда Ксантиппа вскочила на ноги и воскликнула:
— А я скорее соглашусь, чтоб он забыл имя своего отца, чем пошел по его следам, когда вырастет.
На следующее утро Сократ был арестован.
С этой минуты Ксантиппа не давала себе покоя ни днем, ни ночью. Она советовалась с самыми лучшими афинскими адвокатами, она обегала всех влиятельных людей, всех учеников, ремесленников и рыночных торговок, которые должны были выступить в качестве свидетелей, и ото всех с жаром требовала показаний в пользу Сократа. Но ее хлопоты и тут не увенчались успехом. Некоторые ученики, желавшие отстоять учителя, были под разными предлогами удалены родителями из города: другие же, которые добровольно или благодаря подкупу хотели стать на сторону обвинения, смеялись ей в глаза.
Только двое самых молодых учеников Сократа, Платон и Ксенофонт не покидали жены философа. Только благодаря им она стала понимать кое-что в этом ужасном деле. Ксенофонт, к которому Ксантиппа часто обращалась за разъяснениями, потому что он всегда бесцеремонно говорил ей правду, не смягчая суровой действительности, еще подавал бедной женщине некоторую надежду, тогда как Платон смотрел на трагический конец своего учителя, как на нечто неотвратимое. Ксенофонт старался ободрить Ксантиппу: