— Ты ее на плече принес. Твоя девка, — говорит. Но глаза отводит.
Все так, да не так.
— Тогда почему три полоски хотел, когда она твое копье сломала?
— Послушай, — говорит Мудреныш. — Тебе девка нравится, нет?
Что тут сказать…
— Я ее полдня нес. Радовался. Ноги подгибались, а не тяжело. С голоду умирать буду — последний кусок ей отдам.
— Так чего тебе еще надо? Живи с ней, детей заводи.
Ага… Детей заводи… А через два года голод начнется. Не помрут, так слабыми вырастут. С другой стороны, как удержишься? Не о том думаю!
— Ты ничего просто так не делаешь. Я ее принес, ты долго-долго думал, я видел. И потом — она шаг сделает, ты лоб морщишь. Она в небо посмотрит, ты полчаса в небе птиц считаешь. А когда разозлился на нее — почему мне дал, а Кремню — нет?
— Умный ты парень, Клык. Но временами такой дурак… — с тоской в голосе произносит Мудреныш. — Когда голодной зимой Заречные своих девок и молодых баб к нам привели, ты почему себе не взял? С голода ведь девки помирали. Ворчун себе двух взял. Многие наши взяли.
— С тех пор Ворчуна Ворчуном прозвали, — бормочу я. — Кто я был два года назад? Пацан сопливый. С пустыми руками с охоты приходил…
— Ну да. С добычей по тонкому льду — на тот берег, а потом с пустыми руками — назад. Девки Заречных о тебе до сих пор спрашивают. Ты хоть одну с собой клал?
Хорошо, что темно. Не видно, как щеки горят.
— Мудреныш, ты про дело говори. Я не такой умный, как ты.
— Я про дело и говорю. Если мы с чудиками пересечемся, твоя девка нас всех спасти может. Если захочет. А захочет — погубит, понял? Надо, чтоб не она для нас, а мы для нее своими стали.
Я ничего не понимаю, но запоминаю. Потом подумаю. А Мудреныш продолжает:
— Меня она бояться и слушаться должна. Друг ей нужен, чтоб защищал.
Надо, чтоб за защитой к тебе бежала. Ты — добрый. За тобой девки табуном бегают, но ты их боишься. Тебя она полюбит. Но если ждать, пока ты догадаешься ее с собой положить, кто другой точно себе девку заберет.
Вот мне и пришлось девку под тебя чуть ли не силой ложить. Тебе же три полоски подавай, других ты боишься.
— Спасибо, Мудреныш, — бормочу я и поднимаюсь.
— Забудь, что я сказал, — говорит он. — И береги Ксапу. Может, я или кто другой на нее наседать будем. Ты защищай и утешай. Я — злой, ты — добрый. Пусть она за защитой к тебе бежит.
Два раза повторил. Что я, совсем глупый, с первого не пойму? Иду назад словно оплеванный. Хорошо, никто не видит, все спят уже. Мудреныш все вперед видит, а я — только то, что под носом.
Шалаш Ксапы изнутри светится. Несильно, но все видно. Лезу внутрь.
Ксапа без штанов сидит, мазь в больную ногу втирает. На щеках — мокрые полоски. Мазь вонючая. Пробую чуть-чуть на язык — горькая и жжет.
Правильная мазь. Только воняет сильно.
Мечталка несколько шкур приносит. Тепло спать будет. Раздеваюсь, ложусь, шкурами укрываюсь. Ксапа заканчивает в ногу мазь втирать, раздевается, огонек гасит, ко мне под шкуры ныряет. Носом в плечо утыкается. Только я собрался ее взять, расплакалась. Тихонько старается.
Пришлось утешать. Решаю, что утром возьму, когда плакать не будет.
Взял, как же! Мечтать не вредно. Утром вокруг нашего шалаша половина общества толпится. Прозрачные стенки руками трогают, на нас пальцами показывают. Моя одежку под шкуры затаскивает, вылезает одетая. Я тоже штаны так натягиваю. Выходим. Половина общества шалаш изучает, другая половина вамы складывает, шкуры увязывает. Мудр Головача с охотниками вперед посылает. В проводники им Фантазера дает.
Солнце еще в зенит не поднялось, а мы в переход трогаемся. Два человека шест от вама на плечи кладут, к шесту шкуры и скарб всякий привязан. Много груза несем. Все несут. Только малые дети да совсем старые без груза идут. Многие из старых не пройдут за перевал.
Ксапа за мной как привязанная ходит. Взялась шест в паре со мной нести. Сзади идет. Глупая, я хотел ее в паре с Мечталкой поставить. У девок шесты легче.
Тяжело идти по горелому лесу. А как он горел… Никто из стариков не видел, чтоб лес так горел. Ветер сильный был, искры нес, жар нес. Мы бежали, звери бежали. Нам повезло, совсем близко от реки стояли. Все спаслись. Тогда Заречные нас на свой берег пустили. На другом берегу реки стояли, лицо от жара рукавом закрывали, так лес горел. Но через реку пожар не перекинулся. Широкая река.
Четыре дня лес горел, семь дней дымил. Два дня мы коптили впрок мясо погибших животных. Потом мясо уже нельзя было коптить, и Мудр послал охотников на разведку во все стороны. Весь наш лес сгорел — от гор на восходе до гор на закате. От реки и до перевала. Жаркое лето было, дождей совсем не было. Теперь нет у нас леса, пепел под ногами, пепел на одежде, пепел на руках и на лицах. Сухой пепел серый, от пота чернеет. Пот в пепле светлые полоски промывает. Обугленные стволы под ногами. Трудно идти с грузом, перешагивать надо. Некоторые стволы пнешь — углями рассыпаются.