— Айгурский язык учит. А тебе было поручено разобраться, что чудики у нас делают. Почему они у нас все лето живут? Кто их семьи кормит? Что семьи зимой делать будут, если никаких запасов не заготовили?
Что Мудреныш отвечает, разобрать не могу, но Мудр говорит громко и сердито.
— Что хызы ставят, это любой пацан видит. Как топором махать — этому и Верный Глаз научится. Ты должен был понять, чем их общество живет! А что ты понял? Узнал хотя бы, как они кусок мяса в железную банку засовывают?
Что ты вообще узнал?
— Тут не так все просто, отец. Когда они у нас живут, они стараются жить по нашим обычаям. Чтоб их обычаи понять, надо среди них жить.
Мне сразу расхотелось с Мудром беседовать. Единственный охотник, что с чудиками жил — это я. Спросит меня Мудр — я отвечу? Михаил, вроде, ничего от меня не скрывал. Вместе по городу ходили, вместе надзорщиков обманывали. А что я понял? Нет, чтоб чужие обычаи понять, год вместе прожить надо.
Зато догадываюсь, почему так много наших охотников захотели с чудиками вместе работать. Нифига они не захотели, это Мудр всех подговорил.
Я бы сам больше недели не выдержал.
А Евражка?
Иду искать Евражку. Пацаны подсказывают, что она к мосту пошла.
Нахожу на берегу реки. Сидит нахохлившись, глаза красные, заплаканные.
Сажусь рядом.
— С Жуком поссорилась?
Вертит головой.
— А что такое?
— Щеки болят, — сознается Евражка. — Опухли и как не мои. Бабы говорят, тату, бывает, три дня болит.
— А тебя никто не обижает?
— Нет, что ты, Клык. У вас хорошо. Дома меня шпыняли, а здесь я сразу взрослой считаюсь. Я раньше не понимала, как можно из дома в чужое племя навсегда уйти. Теперь знаю. Это чтоб все плохое дома осталось.
Я ласково треплю ее по волосам.
— Ты хороший, Клык, — тут же отзывается Евражка. — У нас ни один охотник вот так рядом со мной не сел бы. А ты сел. У тебя две женщины есть, ты просто поговорить со мной сел.
— Пусть будет — поговорить, — улыбаюсь я. — Тебе работа на стройке нравится?
— Не очень, — ошарашивает меня Евражка. — Но надо же еду добывать.
Родители Жука не будут меня всю жизнь кормить. Охотиться мне на ваших землях нельзя. А за то, что я с вами на стройке работаю, Платон вещи и консервы дает. Так и говорит: «Держи, заработала». Я их родителям Жука отдаю, они меня за это уважают, и мы вместе едим. А консервы к зиме припасаем.
— У тебя полоски на щеках, — говорю я. — Ты теперь наша. Можешь с охотниками на охоту ходить. Станешь охотницей — можешь свой вам поставить.
— Правда?! — Евражка даже на ноги вскакивает.
— Честное слово. Только одна на охоту не ходи, пока охотники тебе наши правила не объяснят. А то Жамах пошла — меня Мудреныш за ее проделки перед всеми отругал.
— Я буду самой лучшей охотницей! — кричит Евражка и топает ногами, как будто бежит на месте.
— А кто же будет бетономешалкой управлять?
— Великий охотник за день дичи на неделю набьет! А остальные дни я на стройке буду.
— Великий охотник бьет столько дичи, сколько может унести, — улыбаюсь я. — А за неделю мясо испортится.
— Ты верно сказал, — охотно соглашается Евражка. — Я Жука тоже возьму, мы вдвоем больше принесем. И я поделюсь добычей с чудиками. Мясо не должно пропадать.
— Подойди к Головачу, он объяснит тебе, когда и как мы охотимся и как делим добычу, — советую я. — Скажешь, я послал. Если одной боязно, попроси Ксапу с тобой сходить.
— Зачем же ты у нас лучшего работника увел? — смеется на следующий день Платон.
— Кого это?
— Евражка сейчас ко мне подходит и говорит, что по средам она охотница.
Евражка стоит рядом и гордо улыбается. Вчера я узнал, что о чудиках она знает не меньше меня, а может, и больше. Вот Мудр спрашивал, кто их жен и детей кормит, пока они здесь работают. Оказывается, Медведев. Не сам, а чудики из его бригады. Как Платон Евражку. Это называется ЗАРАБОТНАЯ ПЛАТА.
— Мог бы у меня спросить, — фыркнула Ксапа, когда я вечером ей рассказал.
— А почему Евражке платит, а нам — нет.
— Так вы эти дома для себя, для своего общества строите. Скажи спасибо, что Медведев с вас платы не требует. А Евражка в нашем обществе чужая.
— Теперь Евражка нашей стала. Платон больше не будет ей платить?
— Думаю, будет, если Медведев не вмешается. А Медведев не захочет лишний раз со мной ругаться.
На всякий случай утром я предупредил шабашников, чтоб о Евражке при Медведеве поменьше говорили.
— Точно, парни, — поддержал меня Платон. — Эксплуатация детского труда… Ну, вы меня поняли. Сам не спросит — молчим. Фред, к тебе это особенно относится.