Другие прочные, пнешь — только облако золы поднимается. Ветра нет, облако долго в воздухе висит.
Два раза Мудр привал устраивает. На третий раз стоянку объявляет.
Солнце еще высоко стоит. Прошли мало, а устали сильно. Ксапа на холм забирается, дальнозоркую штуку достает, назад смотрит. Ко мне спешит, говорит что-то. «Человек, человек там», — рукой назад показывает. Да там не два человека, а два десятка, не меньше. Старые еще долго подтягиваться будут. Потому Мудр рано стоянку объявил, чтоб до ночи подтянулись.
Моя успокоиться не может. Мечталку среди женщин высмотрела, к ней бежит. Мечталка с девками вам ставит, моя у них шесты отбирает. Чуть не подрались. Я вспоминаю, что вчера Мудреныш говорил, подхожу, велю не спорить, а учиться у Ксапы и дать ей все, что просит.
Зря, наверно, так сказал. Моя два самых тонких шеста загубила.
Каждый на пять частей ломает. Два длинных шеста на землю кладет, на них, поперек, короткие. И привязывает. Я не сразу понимаю, что волокушу делает.
Чудную немного, но волокушу.
Потом оказывается, что эту волокушу вдвоем нести надо.
— НОСИЛКИ, — несколько раз повторяет Ксапа, указывая на свою волокушу. Пусть будет НОСИЛКИ. Смешное слово. Я беру два длинных ремня, длину отмеряю, чтоб ремень на плечах и шее лежал, привязываю к ручкам.
Теперь вес не на руки приходится, а на шею и плечи. Руки только придерживают. Что я, волокуш не таскал?
Моя прибалдела сначала, потом обрадовалась, меня губами по щеке мазнула. Впереди встает, и идем мы с НОСИЛКИ к старой стоянке. Хотел спросить, зачем, да при всех неудобно. И не знаю, как спросить. Моя еще мало слов знает.
Понял, зачем идем. Недаром моя твердила: «человек, человек!». Вот он, на обгорелом стволе сидит. И зовут его Седой. Мать говорила, знатный охотник был. Ругаться любит. Его послушаешь — все теперь не так делают…
То-то будет! Но виду не подаю, Ксапа затеяла, пусть сама и нарывается.
Ксапа кладет НОСИЛКИ под ноги Седому и приглашает его на них лечь. Слов не знает, поэтому сама ложится, пример показывает. Потом его за локоть хватает, к НОСИЛКЕ тянет. Седой сердится, я улыбаюсь да посмеиваюсь.
— Клык, что твоей бабе от меня надо? — не выдерживает Седой.
— Садись на волокушу, мы тебя как кабана понесем, смеюсь я.
— Сам дойду.
Надоело мне это.
— Ты до ночи идти будешь. А с тобой Мудр посоветоваться хочет. Нас за тобой послал. Мы молодые, ходим быстро.
— Так бы сразу и сказал, — перестает спорить Седой и садится на НОСИЛКИ.
Пока идем, я рассказываю ему, что волокуша эта называется НОСИЛКИ.
Что моя ради них два шеста поломала и кучу ремней на куски изрезала.
К стоянке подходим, нас все общество встречает. И Мудр впереди.
Сейчас Седой узнает, что я его обманул, опять ругаться будет…
— Мудр! — кричу я. — Я сказал, ты с Седым говорить хочешь!
Я тоже иногда умным бываю. Правду ведь говорю. Седой меня так понимает, а Мудр по-другому! Кладет Седому руку на плечо и уходят они тихо беседуя.
Моя отдышалась, опять лямку на шею набрасывает, в дорогу собирается.
Не знаю, чем бы кончилось, но я Кремню хвастаюсь:
— За твоей матерью идем.
— ЧТО?! — ревет Кремень. Шагает к моей, рукой небрежно ее отодвигает, да так, что она с ходилок кувыркается. Сам в НОСИЛКИ запрягается.
— Ты, Кремень, чего мою женщину обижаешь? — еле поспеваю за ним.
Молчит Кремень. Только сопит сердито да ногами работает.
Приносим мы его мать. Она легенькая по сравнению с Седым, и истории рассказывает.
А Ксапа тем временем затеяла вторую НОСИЛКИ делать. Бабы опять на нее кричат, кулаками грозят. Тут уж Кремень на них рявкает так, что мне страшно становится.
— Скажи им, чтоб помогали Ксапе, — подсказываю я. Кремень говорит.
Бабы разбегаются, пока не побил. Мешать не будут.
Я помогаю Ксапе разорить второй вам, Кремень с Ворчуном идут за отцом Верного Глаза. А кто там дальше, я не вижу. Далеко до них.
Вторую НОСИЛКИ сделали. Мечталка говорит, я язык коверкаю. Надо говорить «носилка». Пусть будет носилка. Только идти собрались, Мудреныш велел мне третью носилку делать, отобрал мою носилку, ушел с Хвостом.
До темноты на трех носилках всех отставших перетаскали. Есть нечего, а все радостные, будто охотники с богатой добычей вернулись. Только Ксапа нерадостная, опять плачет вечером. Но уже не так плачет, а мне сквозь слезы что-то рассказать пытается. Я ее утешаю, а потом беру. Хорошо у нас получается. Дружно. Первый раз засыпает, меня обняв.