Я долго не сплю. Мудр тоже нерадостный был. Не сердитый, но и нерадостный. Озабоченный. Что-то Ксапа не так делает. Да много она не так делает! Два вама не поставить, люди под открытым небом спят. Шестов нет, ремней нет. Но перевал пройдем, будет лес, будут шесты. Охотники с добычей вернутся, будут шкуры — ремни нарежем. Не это Мудра беспокоит…
Так и пошло. Сначала вперед идем, груз несем, потом за старыми с носилками возвращаемся. Медленно идем. Но никого не потеряли. На четвертый день охотники из-за перевала мясо приносят. Головач с Мудром долго шепчутся. Затем Головач к нам подходит, Ксапу долго рассматривает.
У моей синяк на щеке пожелтел, сама грязная, пепел с потом по лицу размазывает. Мы все такие, но Ксапа — особенно.
— Это ты ее приласкал, — спрашивает.
— Нет, — говорю. — Мудреныш. Она его копье сломала. Без спросу взяла и сломала.
— Мои бабы тоже жалуются. Шесты вамов отняла и поломала на носилку.
Ты не давай ей озоровать.
— Она бы спросила, да слов не знает, — заступаюсь я.
— Носилка — вещь хорошая, но не давай ей озоровать, — повторяет Головач и уходит.
Только перевал прошли, одна баба, три полоски, рожать вздумала.
Моя — к ней. Я даже не удивляюсь. За повитухами иду. Пока привел, все кончилось. Обе довольные, обе тараторят — и, вроде, друг друга понимают.
Я ни одну не понимаю — каждая на своем языке говорит. Моя по пояс голая, малыша в свою одежку кутает. Хорошие у моей сиськи. Не то, что у баб степняков.
Повитухи меня, конечно, сразу прогоняют. Вечером узнаю, что зауважали мою сильно. Все правильно сделала, хотя сама не рожала. Откуда знают, что не рожала? Я с ней живу, я не знаю, они знают.
Слышу часть разговора между Мудром и Мудренышем. О Ксапе говорят.
— … Так, значит, плохо сделала? — напирает Мудреныш.
— А ты ей объяснял? По ее понятиям, по ее образу жизни — хорошо.
— Значит, хорошо?
— Но ты-то лучше девки знаешь, к чему это приведет, — смеется Мудр.
Пристаю к Мудру. Что на этот раз Ксапа учудила?
— Я старый. Мне интереса нет такие вещи объяснять, — смеется Мудр. — Ты у молодого спроси.
Пристаю к Мудренышу. Тот кривится, словно горьких ягод в рот набрал.
— Расскажи, — вступается за меня Мудр. — Клык — парнишка толковый.
— Когда мы от голода бегаем? — спрашивает Мудреныш. И сам отвечает:
— плохой, голодной зимой. Общество идет, старые да слабые отстают и замерзают. Возвращаться смысла нет, кто отстал — тот замерз. Охотникам легче, меньше ртов кормить. Первый раз летом от голода бежим.
— Так летом никто не замерз. Ксапа правильно делает.
— Ты же слышал, о чем мы с отцом говорили, — устало произносит Мудреныш. — Долина маленькая. Через два года голодать будем. Лишние рты не нужны. Ксапа этого не знает, как лучше старается.
Я оглядываюсь на Ксапу. Слова учит. Пристает ко всем, пальцем тычет и спрашивает: «Как это назвать?» Или: «Можно подержать?» Ребятишки за ней хвостом бегают. Бабы побаиваются — сильная, драться умеет. Хмырь к ней пристал, два раза его об землю бросила, коленом на грудь встала, кулак занесла. Но бить не стала, отходчивая. Поднялась, ему подняться помогла, еще раз кулак под нос сунула и по-своему обругала. На баб прикрикнула, которые над Хмырем посмеяться хотели. Теперь бабы ее побаиваются. Но уважают. За то, что злобствовать не стала. И другим не дала.
Плохо у нее со словами. Я больше слов из ее языка запомнил, чем она из нашего. Но старается. Некоторых девок степнячек заставлять надо.
Подходим к пещере. Все как всегда — одним нравится, другим — нет, третьи боятся, что навес обвалится, четвертым темно внутри. Зимой никто не жалуется, что темно.
Еды много, вода чистая, жизнь приходит в норму. Охотники чинят оружие, штопают одежду. Бабы с детьми возятся, у костров хозяйничают.
Все улыбаются. Ксапа к Головачу пристает. Просит копье сделать. Головач смеется, но делает. Нет, не настоящее копье, а как для подростка. Чтоб все как у настоящего, только полегче, покороче, и чтоб за полдня сделать.
Зачем пацану хорошее копье? Все равно сломает. Бабе копье тем более не нужно.
Ксапа еще полдня древко полирует, оглаживает, топает к Мудренышу, протягивает.
— Я ломаю твой копье. Я несу новый.
Охотники, кто рядом, улыбки прячут, а Мудреныш теряется. Ясно, что Ксапа ничего в оружии не понимает. Опять впросак попала. Уважаемому охотнику на глазах у всех детское копье подарить — за это и схлопотать можно. Мало ей одного синяка на скуле… Но ведь не понимает, что делает.