— Она хочет, чтоб Самур детей учил. Разве это мужская работа?
— Не знаю, — честно говорю я. — Я из учителей только Свету знаю. Но ты ее мускулы видела? Наверно, не так просто учителем быть, если Света такая могучая. А как она по утрам бегает! А как гири поднимает! Идем, попробуешь ее гирю поднять.
Удивила меня Рыська. Честно скажу, удивила. Сначала двумя руками двухпудовку поднимает, потом — одной рукой. А затем — две сразу! Тяжело ей это дается, но ведь справилась! Кроме Светы, две гири сразу из баб только Жамах поднимала. Ксапа говорила, раньше тоже поднимала, но теперь, с переломанными ребрами, еще нескоро сможет железо тягать.
— А ты сильна, охотница!
— Нужно же в семье кому-то охотником быть. Если этот бестолковый…
— Ша! — рявкаю я. — Еще раз Самура бестолковым назовешь, по попе настучу.
— Ну, настучи, — соглашается Рыська. Но он же на голову обиженный!
Мне из-за него теперь с одноруким жить. Зачем он один полез на медведя?
Трудно было меня позвать? Фред не постеснялся вас позвать, когда своего медведя убил. А этот дурак…
— Сядь, — говорю я. И сажусь первым. — Если ты каждый день будешь с ним ругаться, вы никогда счастливо жить не сможете. Ему сейчас и так тяжело, а тут еще ты ругаешься. Хочешь его счастливым увидеть — поддерживай его, а не пили. Чтоб он со своим горем бежал к тебе, а не от тебя, понятно?
— Понятно, — вяло соглашается Рыська. — Но он же на самом деле…
— Это знаешь ты, это знаю я. Но больше никто от тебя такого слышать не должен.
— Поняла, не дура… Ну, вообще, дура, но не настолько, — хмыкает Рыська. — Спасибо, Клык. Живи долго.
Ну вот! В наш язык уже и айгурские выражения затесались.
Возвращаемся с охоты. Один олень на пятерых охотников — баловство, а не охота. Но холодильник забит продуктами. Это Михаил расплачивается коровьими тушами за оленей, медведей, мамонтенка и миссионеров. Нам просто свежатинки захотелось. Мышцы размяли, на лыжах пробежались, Рыську с Самуром из хыза на свежий воздух вытащили. И обломали все рыськины мечты о большой охоте.
Мудреныш, это же неправильно. Мы что, сами себя прокормить не можем? — ноет она.
— Прошлую зиму прокормили, — отзывается Мудреныш. — Не били больше, чем нужно, поэтому и на эту зиму хватило.
— На эту зиму хватило потому что русские нам мясо возят.
— Тоже верно. Если б не возили, к весне голод бы начался. Ты хочешь поголодать немного?
— Не хочу. Но это же неправильно!
— Почему? Русские нам мясо возят, мы — айгурам. Спроси у Фархай, сколько мы им волков набили.
Чуть на снег не сел. В таком РАКУРСЕ я полет к айгурам не рассматривал. Ведь действительно, прилетели, набили волков, ни с того, ни с сего отдали запросто так… Как чудики… Мы что, сами чудиками стали? Это надо обдумать. Только на свежую голову. Вот приду домой, поваляюсь на мягкой ПЕНКЕ часа два, отдохну, поем — и все обдумаю.
В большой комнате нашей «двухкомнатной квартиры» никого нет. Зато за занавеской оживленное шушуканье. Снимаю доху, вешаю на вешалку.
Переодеваюсь в сухую теплую одежду, зажигаю бра и ложусь с книжкой на постель. Когда я с книжкой, Ксапа меня заботами не грузит. И Жамах не позволяет. Говорит, любые дела могут подождать.
Хорошо!.. Но голоса за стенкой отвлекают. Громким шепотом мои женщины обсуждают, кто куда залетел, какие-то задержки на две недели, и что две полоски — это полный пипец.
Почему две полоски — пипец? Три — я бы понял. Правильно Платон говорит, понять женщину может только другая женщина.
— Колготки с детства учат нас, что две полоски — это жопа, — раздается из-за занавески озорной голос Ксапы. — Ой, девочки, через день ведь таблетки ела. Как я мужу скажу?
В полусонном состоянии вспоминаю, что колготки — это одна из любимых ксапиных одежек. Прошлой зимой ей их здорово не хватало… Откладываю книжку, выключаю бра и поворачиваюсь на бок. За занавеской наступает тишина.
— Клык, ты давно здесь? — встревоженный голос Ксапы. Виноватый такой…
— Давно.
— Ты все слышал?
— Угу.
— Ой. Я даже не знаю, как сказать…
— Так и говори, — решительно перебивает Жамах. — Клык, ты скоро станешь папой. И дядей! Кого больше хочешь? Мальчиков или девочек?
Сон слетает моментально. Сажусь на шкуры, пялюсь на родных и близких. Мечталка с Ксапой краснеют на глазах. Все больше и больше. До цвета помидора.
Два малыша — одна вакансия, — приходит в голову смешная мысль. А еще вспоминаю старый разговор с Мудром. «Когда сын Ксапы приведет в вам девушку, здесь вновь зашумят леса». И мою нелепую идею, мол, плохо нам будет, если у Ксапы родится дочь.