Встречать нас выбегают все. Даже старые бабки, которые всю зиму пластом лежали. Я выхожу из вертушки первым под настороженное молчание.
Но когда выходит улыбающаяся Жамах и поднимает малыша над головой, раздался такой рев, что я уши ладонями зажимаю. Малыш, конечно, заплакал.
А у меня на шее повисает Ксапа, чуть с ног не сбивает. Обмусолила всего.
Бабам только бы целоваться. Я, правда, тоже по ней соскучился.
Жамах передает Ксапе малыша, чтоб не раздавили. А Ксапа — мне. И — с Жамах обниматься.
— Ух ты! Прическа, заколки! Ты выглядишь на все сто!
— Так плохо? — ужасается Жамах. — О, души предков!
— Наоборот, хорошо! Это не о годах, это у нас так говорят. Потом объясню. Боже, ты губы накрасила!
— У них все так делают.
— А то я не знаю!
И опять обнимаются. Вдесятером. Валятся на землю, смеются. Хотел я им малыша отдать, отмахиваются, отвяжись, мол. Так, с малышом на руках к Мудру с Головачом и подхожу.
— Все нормально, — говорю. — Пацана родила. Обычаи у чудиков совсем иные, но живут сытно. С голоду к нам не полезут. А об остальном вечером расскажу.
— Они к тебе уважительно отнеслись? — спрашивает Мудр.
— Не знаю, что у них уважительным считается. Я по-ихнему оделся, по-ихнему говорил. Они меня за своего приняли. У них не как у нас. Если на их языке говоришь, значит, свой. Девки у них красивые и любопытные.
Как узнают, что я издалека, расспрашивать начинают, как живем, да что делаем. С открытым ртом слушают. Мужики солиднее себя ведут. И все чем-то озабочены, куда-то торопятся, какие-то дела у них. Суетливые они. И у них очень шумно. Ни одного тихого места нет, везде звуки такие незнакомые.
Поначалу тревожно, а потом привыкаешь. А еще их очень много. Правду Ксапа говорила. Так много, что я и не знал раньше, что столько бывает. Они всех своих в лицо упомнить не могут, поэтому по одежке да по говору судят.
Тут к нам подходит Михаил с парнями, которые вертушку вели, вежливо здоровается, парней представляет. Говорит, что наши вещи выгрузил, а сейчас улетает. Дела у него, надо гляциологов на точку закинуть. Прилетит через три дня. Прощаемся за руку, Михаил даже малышу ручку пожал.
Забираются они в вертушку, поднимаются в небо, делают круг и снова садятся. Высаживают из вертушки Жука, обзывают зайцем и улетают уже по-настоящему.
Когда все успокаиваются, расходятся по вамам, Ксапа нам с Жамах ДОПРОС устраивает. Ну, Жамах мало видела, из больницы не выходила, да все больше с девками о парнях болтала. А я два дня по городу ходил, с Михаилом подолгу беседовал. Мне и отдуваться приходится.
Мечталка с девками СУП варит. Девки набились ей в помощницы, чтоб наши рассказы послушать. А мы с Жамах наконец-то настоящую еду едим. У чудиков в еде тоже мясо попадается, но кусочки маленькие, на один укус.
И готовят они странно, не так, как мы.
Руки после еды вытираю, тут уважаемые люди приходят, рассаживаются.
Тесно становится в ваме, девкам приходится уйти. А нам с Жамах — опять рассказывать. Ксапа слушает, губы кусает.
— Что не так? — спрашиваю.
— Не пойму я Медведева. Умный он, сволочь. Я себя рядом с ним полной дурой чувствую.
— Нормальный охотник, зря ты его ругаешь.
— Может, и зря. Но почему он от надзорщиков вас прятал? По закону наоборот, должен был на весь мир раструбить.
— Зачем?
— Чтоб надзорщики не дали этот мир тихой сапой захватить. И сейчас — прилетел, вас высадил и улетел. Как будто так и надо. Чтоб мы к ним привыкали. Что они, мол, друзья, почти свои.
— А разве нет?
— А разве да? Ты не знаешь, что американцы с индейцами сделали. Что европейцы с австралийскими аборигенами.
— Про аборигенов мне Михаил немного рассказывал.
— А как русские чукчей споили, рассказывал?
— Алкоголиков показывал. Так мне и сказал, чтоб к спиртному не прикасался. Оно для нас хуже протухшего мяса и ядовитых грибов.
Охотники сидят молча, слушают нашу перепалку, на ус мотают. Это Ксапа так говорит. Никогда еще у меня с Ксапой таких разногласий не было.
Мне Михаил нравится, Жамах нравится, Ксапе не нравится. И ведь сама не может сказать, чем.
А за те несколько дней, что нас с Жамах не было, жизнь общества сильно изменилась. Малышня мячом в футбол играет. Мяч Михаил привез, правила Ксапа объяснила. Охотники — все — новые копья мастерят. Михаил два ящика охотничьих ножей оставил. Если боковинки рукоятки обломать, из ножа отличный наконечник копья выходит. Острый, прочный! А ножей много.
У всех охотников на поясе с одной стороны фляга, с другой — нож в ножнах.