— Зеркало я им показывала, — перебивает Ксапа.
— Хорошо. А телевизор ты им показывала? А «Маугли» Киплинга им тоже ты вслух читала? Клык ведь неграмотный. Откуда он знает, что такое «реклама»? Телевизор их совсем не удивил. А вот детская игрушка — колечко для выдувания мыльных пузырей со стаканчиком мыльного раствора Жамах до глубины души потрясли. Тебе это не кажется странным? Телевизор не удивил, автомобиль не удивил, а мыльный пузырь удивил.
— Ну и что тут такого?
— А то, что они откуда-то знали, что такое телевизор и очки, а о зубной щетке и мыльных пузырях не знали. Что такое унитаз и туалетная бумага знали, а что такое рожок для обуви — нет. А ведь они из разных племен, ты сама говорила, только в прошлом году соприкоснулись. Откуда у них практически идентичный набор знаний о нашем мире?
— Об унитазах я рассказала.
— Ты меня понять не хочешь. Клык несколько раз проговаривался. Я даю ему вилку, говорю: «Это вилка». Он смотрит на нее и расплывается в улыбке: «Вот она какая!» И так десятки мелочей. Называешь какой-то предмет — и идет реакция узнавания. Понимаешь? Он знает, для чего эти предметы нужны, хотя никогда их не видел.
— Ну и что из этого?
— А то, что местные — они не местные! Они или их предки попали сюда из мира, по развитию близкого к нашему. Скорее всего, из нашего будущего.
Здесь одичали, потеряли знания, культурные традиции, возможно, смешались с местными. Но что-то еще осталось. Передается как фольклор. Ты это отлично знаешь, но почему-то сотрудничать не хочешь.
— Допустим, все так. Что это меняет?
— Все меняет! Если они здесь застряли и одичали, значит, канал с родным миром прервался! А это уже дело государственной безопасности.
Прервался один раз — может прерваться и еще раз. И не только здесь, но и у австралийцев, у американцев, понимаешь? Их там, в чужом мире десятки тысяч.
— Михаил, слушай внимательно, понимай правильно. Канал не рвался.
Хочешь, честное слово дам? Или на крови поклянусь.
— Уже хлеб, — недовольно бурчит Михаил. — Но почему из тебя каждое слово клещами вытаскивать надо?
— А потому что я тебе верить не могу — рявкает вдруг Ксапа.
— Ксюша, бога побойся. Я хоть раз тебя обидел?
— Мы обо мне, или о деле?
— А разве это не одно и то же?
— Нет, Михаил, это две большие разницы, как у нас в Одессе говорят.
— Оксана, — перестаньте говорить загадками, — произносит Михаил совсем другим тоном. Сухим, строгим.
— Где наблюдатели комитета по надзору, Михаил? Почему все, что вы мне до сих пор говорили о наблюдателях — ложь? Что они списки товаров режут, что склад горючего запрещают… Как они могут запрещать, если не знают о нашем существовании?
В эфире наступает тишина. Вот и вся дружба, — думаю я. Так хорошо все начиналось… А как Ксапа их ждала… И чего они не поделили?
Надо вечером Ксапу расспросить, пусть не увиливает, пусть понятно все разъяснит. Мудр ведь с меня в первую голову объяснений потребует.
— Не зря тебя здесь Великой Хулиганкой прозвали. Вредная ты, — оживает вдруг рация голосом Михаила. Прежним, бодрым и даже как бы обиженным. Как будто ничего и не было. Только я не один день рядом с ним провел, видел, как он своим охотникам разнос устраивал. И в эту бодрость не верю. Ничуть! Значит, Ксапа права. Нужны мы Михаилу, очень нужны, если он через свою гордость переступает. И не сами мы нужны — что с нас взять?
Добра у чудиков хватает. А земли наши нужны. Я же видел, как они живут.
Хыз на хызе ставят — и так девять раз. Мало у них земли. У нас немного, но у них еще меньше — это если пересчитать на душу населения, как Ксапа говорит. Вот с этим уже можно к Мудру идти.
— Я знаю, что я вредная, — огрызается Ксапа.
— Списки товаров и склад зарубило мое ведомство. Кого надо, я уволил. Но не капать же на своих, когда можно на надзорщиков свалить.
— Михаил, я знаю, ты скользкий как угорь, в любую щелочку без мыла пролезешь. Но у нас разговора не будет, пока ты не привезешь сюда главного от надзора. Питер… Не помню фамилию. Вы его Питером Пэном дразните.
— Оксана, ты совсем с дуба рухнула… — какая-то обреченность в голосе.
— Мне не важно, что ты ему наплетешь. Предупреди только нас, и мы любую твою легенду поддержим. Но я хочу видеть его здесь. Пока не увижу, никаких дел.
Дальше в разговоре ничего интересного нет. Михаил пытается переубедить Ксапу, но она стоит на своем как скала. Я помню, она называла дипломатию искусством вежливых улыбок. Не хочу быть дипломатом, пусть на меня не рассчитывает. Переступать свою гордость, как Михаил сегодня, улыбаться, прикидываться друзьями — у нас так не делают.