И пятьсот метров — от полутора до двух. Начинается подсчет каких-то кубов и трудозатрат. Получается, что если поторопиться, в две смены, можно уложиться за две недели.
— Торопиться не надо, — строго говорит Платон и все улыбаются.
— Будем работать аккуратно и тщательно.
— Тогда месяц, — подсчитывает что-то Толик.
— Это уже лучше.
И опять все улыбаются. Не хочется геологам от нас уходить. А может, наши вдовы по сердцу пришлись. Слез будет, если геологи к своим уйдут…
Солидно сидим, планы на завтра обсуждаем. Тут к нам забредает Чанан в мохнатой куртке до колен и мохнатых штанах. Одежки не по размеру, явно кого-то из взрослых. Садится рядом с Толиком, штанину его брюк пальцами щупает.
— Чего тебе, Евражка? — спрашивает Платон.
— Что за шкурка? — деловито выясняет Чанан, когда я перевожу ей вопрос. — Я такую хочу.
— Такие шкурки по лесу не бегают.
— Скажи, где бегают. Я поймаю, я охотница! Жамах себе одежку сшила, и я сошью.
— Здесь такие нигде не бегают, — говорит Вадим, переглянувшись с остальными. — Жамах эту одежку из нашего мира привезла. Если будешь нам помогать, я тебе такую же привезу.
Чанан насупилась. А Платон достает блокнотик, карандаш, чирикает что-то. Листик вырывает, пускает по рукам. Я смотрю — зверек нарисован, а вместо мордочки — насупленная рожица Чанан. Девчонка спрашивает:
— Кто это?
— Это ты, Евражка.
— Не отдам! — и прячет бумажку. — Говори, что делать?
— Сегодня — ничего. Отдыхай. Завтра утром приходи. Будешь работать с Вадимом. Заменишь Толика, будешь планку таскать. И учи наш язык.
— Я приду, — серьезно говорит это чудо и убегает.
На следующий день мы первый раз завтракаем в летней столовой. Как сказал Вадим, мебель — дело наживное, а пока можно и так. Вдовы суетятся, по мискам суп разливают, Бэмби им помогает, хлеб режет. Не могут чудики без хлеба.
Тут невыспавшаяся Чанан подходит. Платон сдвигается, сажает ее рядом с собой, миску перед ней ставит и горку кусочков хлеба на салфетку кладет. Чанан смотрит внимательно как мы едим, и сама так ест. Только ложку в кулаке зажимает и капает на одежку много. Вадим ей показывает, чтоб под ложкой кусок хлеба держала, на хлеб капала, а не на штаны.
Поняла. Я тоже так стал делать.
Подходит Сергей, говорит, что с большой землей общался. Состояние Ксапы стабильное. Берет свою миску и садится рядом со мной. Я мозгую, хорошо, что мы никуда не летим сегодня. Сергей с ложкой в руке засыпает.
Чанан углядела, какой нож у Бэмби. Даже ложку до рта не донесла.
— Кто такие делает? Я такой же хочу. Скажи, кто такие делает? Я оленя убью, ему принесу. Он мне такой нож даст. Мало будет — двух оленей убью.
— На чужой земле дичь убивать — это пиратство, — говорит Вадим.
Я с трудом перевожу. Объясняю, что из-за этого чужих охотников убивают.
Чанан опять насупилась.
— Я не чужая. Меня Жук пригласил.
— У тебя полоски на щеках есть? Получишь полоски — будешь нашей, — говорю я.
— У Жамах нет полосок. Она охотится.
Я перевожу. Первым Фантазер рассмеялся, за ним — Кремень и Ворчун и все остальные.
— Хорошо она тебя уела, — говорит Фантазер. — Намекали-намекали тебе, сделай полоски своей бабе.
— Да ладно вам, — вступается за меня Вадим. — У Жамах зато паспорт есть. Она у нас — уважаемый человек.
А Платон треплет это лохматое чудо по голове и говорит:
— Будешь хорошо работать — сегодня вечером получишь нож.
— Хорошо — это как? — все еще сердито спрашивает чудо.
— Хорошо — это чтоб Вадим был тобой доволен.
Опять мы полдня бродим по лесу, «вывешиваем», как сказал Платон, оптимальную трассу. То есть, чтоб ручей шел от одной ямы к другой. Платон говорит, в этом случае ручей не промоет со временем себе новое русло.
Вадим носит теодолит, а Толик с Чанан таскают рейку. И, как говорит Платон, ломают нам кайфы. Несколько вариантов забраковали. Мол, уровень проваливается ниже уровня поляны. Так мы постепенно сдвигаем трассу от реки в сторону гор.
Наконец, «вывесили» трассу, вбили колышки, обвязали деревья, которые нужно убрать, желтой лентой и, довольные, идем на обед. Чанан все это очень нравится. Она даже начинает отзываться на Евражку.
На посадочной площадке нас ждет вертолет. Прилетели три чудика и баба. Здоровая! Широкая в плечах, с Кремня ростом а в бедрах даже шире. И привезла две ГИРИ. Толик уважительно присвистнул: «двухпудовки».