– Ирек, это я, – сказал я (надеясь, что успокаивающе). Голос у меня дрожал.
Снова тишина, если не считать то ли шорохов, то ли вздохов, которые долетали из темноты. Я обо что-то споткнулся: под ногами лежали какие-то железки. Думая о том, как это ужасно, я наклонился и поднял толстый прут. Поблизости раздалось глухое ворчание; я выпрямился и в панике стал размахивать своим оружием, рассекая со свистом густой черный воздух.
– Уходи, – глухо прорычал кто-то. Это не мог быть голос Ирека. – Уйди и оставь нас.
– Ирек, – повторил я неуверенно. – Отпусти детей. Люди волнуются.
Мне начало казаться, что я вижу их: какие-то едва различимые тени, сгрудившиеся в дальнем углу подвала, несколько маленьких фигурок и одна большая, возвышающаяся над ними. «Если он на самом деле вооружен…» – промелькнуло у меня в голове, и я на всякий случай спрятался за столб.
– Умру, умрут, умрешь, – послышалось бормотание. – Лучше теперь, чем потом. Когда я этого хочу, а не когда Он нас призовет.
– Ирек, не дури, – отозвался я. – Это не смешно. И у меня есть оружие.
– Тебе так кажется? – Я с трудом понял, что он сказал. Это было скорее рычание, а не голос.
Рубашка у меня прилипла к спине. Я надеялся, что ответивший мне (Ирек?) видит в темноте не лучше меня. Перебежал к следующему столбу, прижался к нему, как будто это была моя мать. Он все еще не стрелял; зато четко стало слышно его хриплое дыхание. Четко, очень четко; где-то совсем рядом со мной.
– Я здесь, – зашептало мне что-то на ухо.
Я махнул прутом и ударил по чему-то мягкому. Дети, бегите! – закричал я, услышал, как что-то упало на глинобитный пол подвала, вокруг нас затопали, чьи-то ногти царапнули меня по щеке, что-то потянуло меня за руку, я упал на колени и выронил свое оружие, ища опору, почувствовал под пальцами холод ствола; перекатился на спину, схватил пистолет, чье-то тело придавило меня к земле, я чувствовал его дыхание, вонючее, как выгребная яма, мы боролись, он уже вцепился мне в горло, я выстрелил, выстрелил в друга, надеясь, что не попал, и в то же время надеясь, что не промахнулся, выстрел оглушил нас обоих, мне удалось столкнуть его с себя, я вскочил и, не сумев удержать равновесия, снова упал и откатился назад. В видневшуюся далеко наверху дверь выбежал мальчик. Мы остались одни. Хуже всего было то, что я теперь не знал, где он.
– Здесь, – шепнуло что-то слева, как будто прочитав мои мысли. Недолго думая я выстрелил в ту сторону. Это не Ирек, убеждал я себя. Мне на голову осыпалась штукатурка.
– Здесь, – шепнуло что-то справа.
Я начал стрелять наугад, бросившись вдогонку, а оно уворачивалось, скрывалось за столбами, я боялся и ненавидел его, и было совсем черно, потому что в воздухе клубилась пыль, осыпающаяся штукатурка и пыль, мне стало нечем дышать, я метался из стороны в сторону, зная: или он меня, или я его, а он мог быть где угодно – за моей спиной, возле самого затылка, под ногами, он был повсюду, повсюду, не было такого места, где я бы почувствовал себя в безопасности, темнота ожила, тянула ко мне руки, по щеке у меня текла кровь, вдруг я увидел его в светлом прямоугольнике двери на лестницу: он убегал наверх, у меня кончились патроны, я остался один; но почему меня не покидает страх?
Я тяжело дышал, послышались какие-то голоса, это крестьяне заглядывали вниз и кричали:
– Есть! Есть! Мы его поймали! Вы живы? Можете выходить!
А я, рыча, пятился от этих голосов в темень подвала. Я хрипел, возможно, от пыли, да, наверняка от пыли, и не мог выдавить ни слова, только все еще чувствовал этот страх, да, я их боялся, я всего боялся, и себя боялся тоже, да: себя я боялся больше всего и, не в силах вынести того, что я один, и не в силах вынести того, что за мной придут, и себя не в силах вынести, я наконец выдавил хрипло:
– Только попробуйте сюда спуститься! Попробуйте! Только попробуйте!