Пжетоцки больше не слушал.
— С Богом, мамо! — крикнул он уходя, и свернул на уходящую в сторону тропу. Ксения неутомимо шла по его следам.
Мужчина обернулся, и, увидев, что женщины уже нет на подворье, побежал по дороге. Дикий страх поднимал колени, нес вперед ступни:
— Безумная Ксения! Безумная!
Он слышал за спиной топот босых ног, запыхавшееся дыхание:
— Франек, не убегай, Франек!
Он несся дальше без передышек. Вдалеке он увидел подъезжающий экипаж. Тот ехал в сторону города.
Спасительная мысль шевельнулась в измученном мозге.
Он крикнул извозчику, призывая остановиться. Из последних сил он догнал экипаж, впрыгнул и крикнул:
— В город! Мухой!
Свистнула плеть, заржали кони, пролетка покатила. Комиссар обернулся. По проселочной дороге бежала Ксения, забег отчаяния, усилиями безнадеги. Она вдруг споткнулась и упала. Девушку скрыло облако пыли.
Кони неслись галопом, они пронеслись за поворот и въехали в улочки предместья. Через четверть часа Пжетоцки был у себя дома. Он сбросил пропотевшую и припавшую пылью одежду, искупался, оттирая себя, переодел белье.
Потом подошел к окну, тяжело оперся руками на столик и свесил голову. Как осы, надоедливо настигали его слова деревенской бабы, горло сжимал страх.
— Ну и история! Легко ушел!
Он припомнил одну из ласк Ксени и задрожал:
— Могла меня искалечить! Безумная Ксеня!
Испортила ему весь вечер. В девять он должен был быть на рауте у шефа. Но уже никуда не пойдет. Перенервничал.
— Проклятое дурацкое приключение! — с жаром подытожил он.
А в окнах пылал большой предзакатный диск солнца. Кровавые брызги вливались через стекла и уныло растекались по полу. В их пурпурных струях болезненно заламывались чьи-то руки, чьи-то пальцы вычерпывали бездонное горе. В их красной пучине чьи-то заплаканные глаза всматривались в пустую даль, разбивалась чья-то судьба, сиротская, бродяжья…
Перевод с польского Александра Печенкина.