Сергиенко Константин - "Ксения" 1987
ПРОЛОГ (1582 г.)
Роман из истории России XVI - начала XVII в. - сложное время царствования Б.Годунова, В.Шуйского. Судьба русской женщины, стоящая в центре повествования, символизирует драматический период жизни русского народа.
В лето 7090 от сотворения мира ноября месяца на тринадцатый день случилось в Александровой слободе великое несчастье. Сначала среди ясного, не осеннего вовсе дня явилась над царевым двором черная тучка. На тучку на эту никто не глядел, пока она не метнула в землю яркую молнию и не грохнула, как царь-пушка. Тут все и задрали головы. Только один юродивый Васька Большой Колпак, царский любимец, на небо не посмотрел, а бормотнул себе под нос:
— Знаю, что будет.
— Молчал бы ты, Вася, — укорила его одна из сенных боярышень, но сама не смолчала, подругам проговорилась, а по цепочке, обсылкой и до царя Васькино слово дошло.
В тот день, как и во все последние, царь Иоанн Васильевич проснулся не в духе. Про тучку ему рассказали, да и про Ваську. Царь велел кликнуть юродивого к себе. Сказал сурово:
— Говори, что будет.
— А что будет, тому не миновать,— ответил Васька Большой Колпак.
— Куда туча-то метила?
— А пойдем покажу,— сказал Васька.
Вышли на двор. Здесь у резного столба с павлином показал Васька горелую ямку, метку от молнии.
Царь сначала не понял.
— Что мыслишь?
А Васька тут же потыкал в след сапога, что виднелся на слякотной, не мерзлой еще земле.
— Аль ты забыл, Ваня?
Царь насупился.
— Чего еще помнить?
— Ты, Ваня, вчера тут стоял, думу думал, а потом еще говорил: «Чтоб мне тут деревом врость». Говорил али нет?
Царь вспомнил, лицом потемнел. Тут он и вправду вчера остановился посреди быстрого шага, это случалось с ним чаще и чаще, потому что поражала вдруг некая мысль и что-то рвалось в сердце, он словно спотыкался, не мог долго двинуться с места.
Да, след был его.
— Меня хотело поразить небо? — спросил он юродивого.
— Если б хотело, то поразило. Пока упреждает,— ответил Большой Колпак,— Знаешь ведь, как прозвали тебя в народе?
— Ну, говори. Еще раз послушаю.
— Иваном Мучителем.
Царь засмеялся:
— Гусеница тоже воробья мучителем кличет, а кто прав?
Васька громыхнул веригами.
— Я тебе разъяснил, Ваня. Всевышний огненным пальцем показал в то Место, куда врость пожелал. А не смиришься, пальцем тем по головке погладит.
Царь задумчиво оглядел юродивого.
— Ступай, Василий, слова твои я обмыслю и впредь прошу говорить все, что думаешь. Тем ты мне и мил, тем я и велик, что всякую мошку слушаю.
Повернулся и пошел в палаты. Однако, пока дошел, стиснутый волей гнев все превозмог и вырвался наружу. Царь тяжело задышал, стиснул зубы и метал по сторонам дикие взгляды, ища жертвы.
Не видя перед собой ничего, ошибся переходом и уперся в палаты Олены, великого князя Ивана жены. Ворвался туда, разметав обомлевших мамок и сенных боярышень. Царевна, сидевшая в исподнем на лавке, встретила его расширенными от испуга глазами. Поднялась, придерживая руками округленный живот, пробормотала:
— Батюшка государь, не чаяла...
— Не чаяла? — тяжело дыша, сказал царь.— Аль не хозяин я здесь? Аль не могу, где желаю, ходить? В каком пребываешь виде? Чему учишь девок? Не знаешь, что надо царевне носить, иль голышом скоро пойдешь по двору?
— Не мочно мне, батюшка государь,— залепетала Олена.— Страдаю. Чадо во мне колыхается.
— Не мочно? Колыхается чадо? Еще на свет не явилось, а туда же, бунтует! Окаянные! Чтоб вмиг золотные одела шубы да явилась перед мои очи достойно одетой.
— Батюшка, невмоготу мне,— возразила Олена.
— Сгною! — крикнул царь и посохом хлопнул царевну по плечу.— Делай, как я говорю! Чтоб сей час явилась ко мне в цветном да чистом!
Повернулся и быстрым шагом ушел с царевниной половины. По дороге еще двоих огрел посохом, а стольника оттаскал за бороду неизвестно за что. На том стал успокаиваться. В своей палате начал уже мыслить о государственных делах, а про царевну и вовсе забыл.
Но царевич Иван напомнил. Вошел, не кланяясь, и стал у стены, скрестив на груди руки. Лицо бледное, глаза смотрят в пол.
— Что врос столбом? — вглядываясь подозрительно, спросил царь.
Царевич Иван молчал, только грудь вздымалась.
— Аль не знаешь, как со мной говорить? — вкрадчиво спросил отец.
— Не знаю, как и говорить с тобой, батюшка,— выдавил царевич.— Весть хотел тебе донести.
— Ну?