— Да послушайте меня наконец! — выкрикнул Миро. — Вы утверждали, что хотите выслушать мой рассказ. Вот, получите! Неважно, чем они руководствуются. Пускай весь Конгресс — просто стая кровожадных бестий. Плевать я хотел. Важно одно: может, и в самом деле стоит взорвать Лузитанию?
— Что же ты за человек? — в ответ спросила Валентина.
В ее голосе смешались и благоговейный трепет, и глубокое отвращение.
— Вы здесь поклонница морализаторской философии, — с сарказмом поклонился Миро. — Вот вы мне и скажите. Должны ли мы настолько возлюбить пеквенинос, чтобы позволить вирусу, который они несут в своих телах, уничтожить человечество?
— Конечно, нет. Мы должны найти способ нейтрализовать Десколаду.
— А что, если такого способа мы не найдем?
— Тогда наложим на Лузитанию карантин. Пусть все люди на планете умрут — твоя семья, моя, — но пеквенинос останутся.
— Да неужели? — поднял брови Миро. — А как насчет Королевы Улья?
— Эндер сказал мне, что она мало-помалу восстанавливает силы, но…
— Она содержит внутри себя готовое индустриальное общество. Она построит космические корабли и улетит с планеты.
— Но она не понесет с собой Десколаду!
— У нее нет выбора. Десколада уже поселилась в ней. Как и во мне.
Тут он ее достал. Он видел ее глаза — в них отразился страх.
— А потом и вы ее подхватите. Даже если вы сбежите на свой корабль, запечатаете меня здесь и всячески будете предохраняться от инфекции, как только вы приземлитесь на Лузитании, Десколада доберется до вас, до вашего мужа, до ваших детей. Всю оставшуюся жизнь вам придется вместе с пищей потреблять всевозможные химикаты. И никогда вы не покинете Лузитанию, иначе с собой вы понесете смерть и разрушение.
— Думаю, мы догадывались о подобном исходе, — кивнула Валентина.
— Когда вы улетали, все было на уровне догадок, не более. Мы считали, что вскоре Десколада окажется под контролем. Но теперь мать и Эла сильно сомневаются, можно ли вообще взять ее под контроль. Это означает, что, прилетев на Лузитанию, вы навсегда останетесь на планете.
— Надеюсь, нам придется по душе тамошний климат.
Миро внимательно изучал ее лицо; он пытался понять, как она восприняла рассказанное им. Первоначальный страх бесследно пропал. Она снова стала прежней — она размышляла.
— Вот что я думаю, — сказал Миро. — Мне кажется, каким бы ужасным ни казался Конгресс, какие бы жестокие планы он ни вынашивал, но этот флот может явиться истинным спасением всему человечеству.
Валентина ответила вдумчиво, тщательно подбирая слова. Миро было приятно столкнуться с этой стороной ее натуры: она никогда не бросалась необдуманными фразами. И она училась.
— Ну, если события будут развиваться по-твоему, придет время, когда… нет, это маловероятно. Скажем так: зная о смертельной опасности вируса, Королева Улья вряд ли станет строить космические суда, которые разнесут Десколаду по Вселенной.
— А вы что, хорошо знакомы с Королевой Улья? — настаивал на своем Миро. — Вы что, понимаете ее?
— Даже если она все-таки решится на это, — возразила Валентина, — твоя мать и сестра продолжают искать решение проблемы. К тому времени, как мы достигнем Лузитании, — к тому времени, как флот достигнет планеты, очень может быть, что они уже найдут способ расправиться с Десколадой.
— Да, — откликнулся Миро, — но вправе ли они будут воспользоваться им?
— А почему нет?
— Так просто вирус Десколады не убьешь. Ведь он является неотъемлемой частью жизненного цикла пеквенинос. Когда умирает телесная форма пеквенинос, именно вирус Десколады делает возможной трансформацию в древесное состояние, переход в — как ее называют сами свинксы — третью жизнь, и только в этой третьей жизни, в виде дерева, самцы пеквенинос могут оплодотворять самок. Если вирус погибнет, вместе с ним умрет и третья жизнь, и тогда поколение свинксов, что живет сейчас, — последнее.
— Пусть так, но не надо сразу считать проблему неразрешимой, она просто становится чуточку труднее. Твоя мать и сестра должны найти способ нейтрализовать Десколаду в человеке и тех культурах, которые мы употребляем в пищу, чтобы вирус при этом сохранил способность переводить пеквенинос во взрослое состояние.
— И на все про все им отпущено меньше пятнадцати лет, — покачал головой Миро. — Вряд ли.