У Эндера не возникало проблем в общении с Человеком, он не раз вел беседы с этим деревом-отцом. Но Эндер никак не мог с собой справиться: каждый раз он воспринимал дерево как пеквенинос, с которым когда-то был знаком, как Человека. Где-то в глубине души Эндер, может быть, понимал, что это воля и память придают личностные черты разумному существу и что воля и память пеквенинос в точности передались дереву. Но глубинное понимание не всегда пробуждает искреннюю веру. Человек стал ему таким чуждым теперь.
Однако он по-прежнему оставался Человеком и другом Эндеру. Эндер, проходя мимо, провел ладонью по шероховатой коре дерева, затем, немного отклонившись от маршрута, подошел к более древнему дереву-отцу по имени Корнерой и также прикоснулся к коре. Ему не довелось знать Корнероя как пеквенинос, Корнерой был убит другими руками, и его дерево уже высоко вздымалось над равниной, раскинув во все стороны ветви, когда Эндер только прибыл на Лузитанию. В беседах с Корнероем Эндер не ощущал невосполнимой утраты.
У самого основания Корнероя валялось множество палочек. Кое-какие из них принесли сюда пеквенинос, другие Корнерой сотворил из собственных ветвей. Это были палочки для бесед. Пеквенинос использовали их, чтобы выбивать ритм на стволе дерева-отца; то, в свою очередь, формировало внутри себя пустоты, когда надо, убирало их, изменяя звук, и таким образом получалось некое подобие речи. Эндер постепенно научился управляться с палочками. Правда, руки его еще не совсем приспособились, но и этого хватало, чтобы заставить дерево заговорить.
Сегодня, впрочем, Эндеру не хотелось ни о чем говорить. Пусть лучше Сеятель сообщит деревьям-отцам, что еще один эксперимент закончился неудачей. Эндер побеседует с Корнероем и Человеком позднее. Потом он поговорит с Королевой Улья. Затем — с Джейн. Он со всеми поговорит. Но и после всей этой болтовни они ни на йоту не приблизятся к разрешению проблем, которые омрачали будущее Лузитании. Потому что переливанием из пустого в порожнее проблему не решишь. Решение основывается на знании и действии — знании, доступном кому-то другому, и действии, которое только другие могли совершить. От Эндера здесь ровным счетом ничего не зависело.
Все, чем он занимался со дня последней битвы, когда был еще совсем ребенком, — это слушал и говорил. Все, что он умеет, — это слушать и говорить. В другие времена, в других местах это помогало. Но только не сейчас. Множество угроз нависло над Лузитанией, некоторые из них были его рук делом, однако ни деяние, ни слово, ни мысль, высказанная Эндрю Виггином, здесь не годятся. Как и будущее всех граждан Лузитании, его будущее зависело от других людей. Единственное различие между ним и простыми колонистами заключалось в том, что Эндер знал, какая опасность угрожает им, и понимал возможные последствия малейшей неудачи или ошибки. Кто более проклят — тот, кто умирает в невежестве, до самого последнего мгновения не ведая об опасности, или тот, кто видит, как зреет угроза, следит за медленным приближением смерти долгие дни, недели, годы?
Эндер отвернулся от деревьев и зашагал вниз по протоптанной тропинке, ведущей к человеческому жилью. Ворота, дверь лаборатории ксенобиологов. Пеквенинос — доверенный помощник Элы по имени Глухой, хотя с чем-чем, а со слухом у него точно было все в порядке, — немедленно провел Эндера в кабинет Новиньи, где его уже ждали Эла, Новинья, Квара и Грего. Эндер бросил на стол пакетик с пораженной вирусом картофельной ботвой.
Эла хмуро покачала головой, Новинья вздохнула. Но они были вовсе не так уж и опечалены, вопреки ожиданиям Эндера. Очевидно, они замыслили что-то еще.
— Думаю, мы ожидали такого результата, — сказала Новинья.
— Но попробовать все равно стоило, — возразила Эла.
— А что толку? — взорвался Грего. Младшему сыну Новиньи — и, следовательно, пасынку Эндера — давно перевалило за тридцать; он превратился в блестящего ученого, но во всех семейных спорах словно нарочно избирал себе роль «адвоката дьявола» — неважно, обсуждали они ксенобиологические проблемы или цвет, в который собирались покрасить стены. — Производя на свет бесконечные штаммы, мы лишь показываем Десколаде, как можно обойти преграды, которые мы ставим на ее пути. Если в ближайшее время не удастся расправиться с ней раз и навсегда, тогда она расправится с нами. А как только Десколады не станет, мы сможем наконец перестать заниматься всякой чушью и начать выращивать старый добрый картофель.
— Нет, не сможем! — не сдержавшись, тоже выкрикнула Квара. Ее горячность немало удивила Эндера. Обычно Квара склонна была молчать и выступала только по делу; вдруг, ни с того, ни с сего, взорваться — ей это было несвойственно. — Говорю вам, Десколада — живое существо.