«Старая жаба» — как про себя окрестил фроггскую дипломатку Черкашин — избрала маску пожилой гуманоидной учительницы, встретившей земного пилота доброй благожелательной улыбкой.
Когда дипломаты кое-как разместились на корабле, таблетка уже подействовала:
— Ладно, — умиротворенно подумал Черкашин. — Двое суток перетерплю.
Путь на Хасту, гористую, неприветливую планетку, где дипломатов уже ожидали корсы, должен был занять не больше двенадцати часов. Пять часов занимал перелет до портального переходника, два часа — прохождение контроля, и еще часов пять своим ходом до Хасты. Лишь три часа отводилось на переговоры — корсы ждали от землян конкретных предложений и не желали рисковать, задерживаясь на чужой планете. После встречи Черкашину оставалось только по-быстрому доставить на Фроггу жабу и послов для дальнейших переговоров, а потом вернуться домой, на Землю.
Но Ивану не повезло. После успешного взлета и выхода на расчетный маршрут представитель галдепартамента, разложив бумаги на письменном столике, начал напряженно изучать тексты договоров. Молодой посол, надев наушники и усевшись за комп, взялся что-то переводить с корского. А деятельная жаба, увидев, что пилот, отдав команды корабельному мозгу, ничем особо не занят, решила развлечь его разговором.
— Вам нравится фроггская поэзия? — фроггша прекрасно говорила по-русски, чуть пощелкивая на шипящих, но тему она избрала, по меньшей мере, странную. Поэзию Черкашин не знал и не любил никакую. Однако он слышал, что жаббсы помешаны на литературе, и все кропают стишки в восточном стиле, похожие на японские или китайские.
— Не очень, — честно ответил пилот, стараясь не слишком явно отворачиваться от собеседницы. Действие таблетки заканчивалось, и его снова подташнивало. Пить вторую таблетку Иван не хотел, но другого выхода не было, и он потянулся к аптечке.
— Жаль, — сказала жаба, с доброй улыбкой школьной учительницы наблюдая за маневрами Черкашина. — А вот мне земная поэзия нравится. Я даже написала кое-что в русском духе. Хотите послушать?
— Давай! — согласился Иван, с ужасом понимая, что фобия куда-то исчезла, но после второй таблетки ощущения стали запредельными.
Классный пилот, каким Черкашин считал себя не без основания, мог привести корабль к порталу и в невменяемом состоянии. А тут еще милая старушка — так ее, кажется, назвал Орлов? — решила почитать свои стишки. Так отчего ж не послушать? Тем более, уже и не остановишь.
Жаба вдохновенно читала длиннющую поэму о славных подвигах самураев, дипломаты были заняты делом и не прислушивались, а Иван согласно кивал, время от времени отвлекаясь от приборов и многда проваливаясь в полудрему. Он даже не поверил своим ушам, когда, наконец, наступила тишина. Фроггше Черкашин ничего не успел сказать — его окликнул военспец.
— По дипканалам пришло предупреждение. После выхода к Хасте придется изменить маршрут, — объяснил Лаврентьев. — Придется немного рискнуть. И если ты вовремя доставишь нас к Весне, то я ничего не сообщу в управление о твоих художествах.
— А почему к Весне-то? — угрюмо спросил Черкашин, отлично понявший намек. За применение депрессантов в рейсе ему грозили не меньшие неприятности, чем за ксенофобию. Еще повезло, что от департамента на переговоры полетел русский, а не кто-то из марсианских колонистов. Вот тогда никаких «если» уже не было бы.
— На подлете к Хасте на корсов напали, и им пришлось срочно переместиться к земной колонии. И там они будут ждать не больше трех циклов.
— А кто напал-то? — без особого интереса спросил Черкашин, быстро просчитывая переход. Он проглотил таблетку нейтрализатора, быстро ввел команды кибермозгу, принял коррекцию и уставился на экран.
— Похоже, ашшуры, — откликнулся посол.
— Свою работу делай, водила, — оборвал разговор Лаврентьев.
— Уже сделал, — отозвался Иван. — В кресла сядьте, сейчас пойдет перегрузка. И ты, бабуля, тоже, от стишков оторвись.
Дипломаты расположились в противоперегрузочных креслах, а фроггша просто откинулась на спинку дивана, с улыбкой на ритуальной маске объяснив:
— Я хорошо переношу гиперпереход.