А в голове вертелась тысяча слов, но все они вдруг стали бледными, тяжеловесными, бессильными передать рвущееся из груди.
- Готт, я не подарю тебе похожего оружия - не умею. Ты отдал лучшее что есть в тебе, а я хочу... - Эш запнулся, не находя слов. - У нас, людей, есть обычай. Воины, спасшие друг другу жизнь, могут смешать кровь, и стать братьями.
Он перехватил меч левой рукой, и легонько полоснул по запястью правой. Из рассеченной вены прерывистыми толчками забила кровь, и человек протянул руку зеленокожему. Готт посветлел лицом. Очень медленно он вытянул из ножен на бедре широкий нож, и надрезал запястье в том же месте. Руки сплелись, раны соприкоснулись, две красные струйки слились в одну. Эш почувствовал, как его захватывает значительность момента, некая возвышенная торжественность.
И даром, что действо происходит рядом с трупом дракона на куче битого камня.
- Все правильно. Вот теперь - правильно. - Голос Трувора прозвучал как-то сдавленно. Гном решительно размотал с головы бинт, и, разбив руки орка и человека, перевязал обоим порезы.
- А теперь валите отсюда. - Грубый тон коротышки не обманул бы и ребенка. - Ну, пива что ли выпейте...
Кто-то из случайных зевак презрительно сплюнул: «С лягушкой побратался. Ума-то...» Эш услышал. Он подчеркнуто внимательно осмотрел Готта с головы до ног, подмигнул ему, и ответил.
- Да какая он лягушка-то? Так... лягушонок...
Зрители, оценив шутку, дружно загоготали, а Эш добавил скучным голосом.
- А еще слово вякнешь - зубы выбью.
Эш, вспомнив что-то, вернулся к дракону, забрался наверх и принялся внимательно обследовать шею чудища, поднимая чешуйки одну за другой.
- Драконы, - менторским тоном пояснил он, - особенно старые, любят чесать шею о скальные выступы. Иногда под чешуей такого ящера можно найти...хоп! Вот оно! - и он поднял вверх руку с камушком. Камушек этот дробил солнечный свет на мириады цветных искр. - А поскольку чешуя дракона сама себе абразив, то можно сказать, что алмаз гранится, так сказать, естественным путем.
Эш ловко спрыгнул вниз, и на раскрытой ладони протянул находку эльфке.
- Для кулона маловат, а вот сережка очень даже ничего выйдет. Только подвеску с крючком сделать. Спасибо, девочка. - Уже негромко добавил он, и поклонился - не сей раз без малейшей тени сарказма. Трое пошли с площади в обнимку, не видя, как забытый всеми камаэль - камаэль! - улыбается им вслед.
«Эй, гвард» - крикнул вслед Трувор. - « Ты как хочешь, но с тебя шестьдесят золотых! Доспех-то спортил!» От неожиданности Эш остановился, но Готт, хохоча во все горло, потянул его дальше.
- Гномы... - вздохнула Эва.
***
Через пару недель уже мало что напоминало о недавнем побоище. Храм отремонтировали, пролом в стене заложили новыми блоками, мусор убрали. Гирану не привыкать зализывать такие раны.
В школу бардов Эва не попала - слишком уж много было желающих, в отличие от нее - с деньгами. Девочку приютили эльфки - медички, работающие в городской больнице.
Готт вернулся к себе, в холмистую Кетру.Наступила осень, затем как-то очень тихо и незаметно лег снег и замел большинство трактов. Из-за этого свидания друзей стали реже, но совсем не прекращались. Добавилось работы и у Эша - подоспел рекрутский набор, и теперь гвард с утра до ночи гонял молодых на плацу.Трувор отстроил таверну заново. Говорят, получилось лучше прежней. Завсегдатаи ее привыкли к Готту, и иногда даже здоровались с ним.
Ближе к весне по городу поползли слухи о возможном голоде, а когда не подтвердились - все вздохнули с облегчением. Из магистрата неизвестный вор украл золотую статуэтку Эйнхасад, а в городе появился торговец, продающий невиданных прежде двухголовых птиц. Птицы эти, кукубару, больше всего напоминали обыкновенных кур, только голенастых и двухголовых. Окрасом они были так себе - темно и светло-коричневые, и нрав имели вредный и драчливый. Торгаш продавал их вначале за тысячу, затем сбавил цену до семисот, затем до пятисот... Кончилось тем, что остатки отощавшего за зиму птичника получили даром эльфки - врачи. Они рассадили несуразных созданий поодиночке, и стали использовать как поставщиков яиц и перьев для вееров.
В городе открылись две новые кузни, а проворовавшийся ювелир повесился на городских воротах, оставив записку « Нате, нюхайте!» Потом теплые ветры растопили снег, и Гиран оживился, почуяв весну.
А весной была война.
***
В зале совещаний было сумрачно и прохладно - узкие стрельчатые окна, больше похожие на бойницы, едва пропускали свет. Черная пасть камина у стены зияла пустотой, и старые гобелены вперемешку с оружием на стенах тщетно пытались придать помещению жилой вид. Кроме гигантских размеров стола, вытесанного из цельного куска аденского мрамора, да стула с высокой спинкой, в зале не было никакой мебели.