Лишь созданные волей Я изменения наполняли ценностью существование. Если предположить, что эта Вселенная бесконечна в своей неизменности!
Когда-то Я упивалось славой перемен. Но со времен прихода Огня стала иной и сама потребность в переменах. Огонь принес боль, одиночество, потери… и ужас, нескончаемый ужас. Все было так, как если бы от Я вдруг отодрали огромный кусок, варварски запихнув Я в новые его границы, одновременно лишив границ и маленькие «я». Эти ощущения и ассоциации являлись теперь частью Вселенной Я, и они определяли его способность постигать то, что лежало за пределами изувеченной пламенем межи, которая пролегала теперь между Я и не-Я.
Перед самым приходом огня Я осознало через своих маленьких «я» ту чудовищную чужеродность надвигавшихся на Предел не-Я и маленьких «не-я». Эти чуждые не-Я, неправильно понятые, истолковывались прежде как особые подвиды Скалы, нечто природное и извечно существовавшее, могущее даже действовать, исходя из собственного волеизъявления. Я выискивало их частично из любопытства, но в основном потому, что Я поражала их странная и откровенная дружба с неисчерпаемыми, огромными кладовыми Скал и непонятными, однако чистейшими по составу, очень-очень забавными и невероятно полезными сгустками Скалы – это действительно интриговало!
Интриговало и то, что оставалось множество «я», которые так и не вернулись для воссоединения из экспедиции, в которую были направлены, чтобы доставить образчики этих самых чужаков – маленьких «я». Почему это произошло? И эта растущая неуверенность относительно природы этих чужаков-«я» всегда стояла на первом плане всех интроспекции, поглотивших теперь Я, когда Огонь сжег все вокруг, превратив в пар триллионы тех, что составляли Я. Не стало, может быть, одной десятой Я, они были вынуждены стать не-Я, чтобы потом суметь передать такие ужасы, такие ощущения, которые до сих пор заставляют Я содрогаться при мысли о муках, ими испытанных.
Как же избежать этого Огня, что занимал теперь разум Я? Когда чужаки-маленькие «я» приблизились сюда, Я смогло лишь рассмотреть две возможности. Можно отступить, как отступили они тогда под натиском Огня, найти прибежище в глубинах, в лоне Матери-Скалы. Но как ни утешала эта мысль, как ни убаюкивала, она все же мало что могла дать, поскольку эти маленькие не-«я» достаточно сообразительны, чтобы найти Я, куда бы оно ни делось.
А это, в свою очередь, оставляло единственную возможность, хоть и полную риска…
Глава 23
С точки зрения современности войны с ксенофобами в действительности представляют собой трагическое недоразумение, вызванное отсутствием и у той и у другой стороны ясного представления о своем противнике. Люди были склонны видеть в ксенах лишь запрограммированные на борьбу орудия, чудищ-пришельцев, подчинявшихся совершенно чуждым людям императивам и готовых уничтожить все встречавшееся им на пути. Ксенофобы же, насколько мы способны понять их теперь, всегда считали нас просто частью пейзажа планеты, при условии, что вообще нас замечали, особым природным феноменом, который мог, однако, представлять опасность, которого следует либо поглотить, нейтрализовать, либо приспосабливаться к нему.
– Вик! – крикнул вдруг Дэв. Его нервы были напряжены до предела. – Видишь ты их? Видишь?
Идущая впереди RLN-90 Дэва закрывала Вику видимость, однако визуальные данные по-прежнему поступали с нее.
– Боже мой! Да сколько же их!
– Это всего лишь верхушка айсберга, – ответил Дэв, пытаясь овладеть собой. – Если это сравнить с человеком, то нас впору сравнивать с бактериями, подбирающимися к кончику его большого пальца ноги.
Неожиданно туннель расширился, и они оказались у входа в огромную пещеру. Все произошло настолько внезапно, что Дэв невольно вздрогнул оттого, что вдруг под ними ничего не оказалось, кроме этой черной пустоты. Мощные прожекторы машины Дэва не сумели осветить ее всю, но выхватили из тьмы часть стен и пол этой впадины. Вся она была заполнена поблескивающей во тьме матово-черной субстанцией, постоянно и неприятно двигавшейся. Эта масса была слишком густой, чтобы походить на масло или подобную вязкую субстанцию, поверхность ее была неровной и состояла из множества Нага, супраклеток Нага, плотно прижавшихся друг к другу. Они наползали друг на друга, копошились, перекатывались, покрытые слизистой массой, и очень походили на каких-нибудь вполне земных брюхоногих. Каждая из них была связана с себе подобными бесчисленными усиками, напоминавшими аксоны нейронов мозга человека. Но в отличие от нервной ткани, эта масса двигалась и напомнила Дэву странное живое море, покрытое рябью.
Он замечал, что и это море переливавшейся черноты не осталось равнодушным к его присутствию, оно ощущало его. Эти Нага, лишенные и зрения, и слуха, обладали по меньшей мере дюжиной других чувств, недоступных пониманию человека, им под силу было ощутить структуру скал, воспринимать магнитные поля, электрические разряды. Масса под уорстрайдером Дэва стала подниматься – океан черной смолы напрягал свою волю, двигался, вздымая многотонное брюхо, тянулся к замершему в оцепенении «Разведчику» Дэва.
– Назад! – заорал Дэв, пятясь вместе с машиной, пытаясь отступить на полусогнутых конечностях RLN-90 вглубь туннеля. – Всем отходить! Быстро!
Дэв все же успел отойти метров на десять, может и дальше, когда сгусток этот внезапно резко выпятился и стал рваться к нему, жадно заглатывая ослепительный свет прожекторов «Шагающей», выдавливаясь сквозь узкое пространство туннеля, словно отвратительная черная паста из гигантского тюбика. Сила давления потока была настолько велика, что его «Разведчик», получив страшный удар в бок, накренился и, потеряв равновесие, ударился о стену и уже через секунду был подхвачен потоком слизи. Удар этот, неожиданно мощный, не позволил Дэву прибегнуть к оружию. Он в отчаянии попытался хоть как-то удержать машину в вертикальном положении, но цефлинк-связь вдруг взорвалась грохотом статических разрядов, полыхнув ослепительно-белым в его внутреннем взоре, и тут же погасла.