Маркс чувствовал, что вот тут, в этом городе, мог быть счастлив и он. Снять какое-нибудь дешевое жилье под самой крышей, в мансарде, в старом городе, с косым окном в небо. Работать не в командировках, наездами, а постоянно — им же нужны его услуги? И на Земле, наверное, тоже не стали бы возражать.
Ходить вечерами в маленькие кафе. По пятницам сидеть с коллегами в местных пивных. Смотреть в спортбарах футбол, болея теперь уже за местных. Радоваться смене сезонов. Встречаться… Вот, хоть даже и с Машей встречаться. Она прекрасная девушка. Она любит свой город. И глаза у нее такие — солнечные. Не желтые, как у хищника, а именно солнечные. Такие, что чувствуешь тепло, когда она смотрит на тебя.
Маркс отвлекся на минуту. Потом спросил лениво:
— А что там, за насыпью?
— Ничего, — удивленно приподняв бровь, ответила Маша.
Странно. Ничего там нет. И ни одной тропинки, ни одного следа в яркой свежей траве. Разве так может быть? Ведь наверняка там, за насыпью, детям играть гораздо интереснее, чем во дворах, окруженных многоэтажными корпусами. Разве туда они не бегают?
— Нет, туда не ходят, — удивляясь его непонятливости, сказала Маша. — Там же нет ничего. Зачем туда ходить?
— А давайте, сходим? — вскочил с места Маркс. — Просто попутешествуем! Вы ведь тоже там не были?
Маша помялась, но прямых запретов, видимо, не было. И они пошли через зеленый луг туда, к желтым цветкам одуванчиков, к поднимающейся все выше насыпи. Получалось, как в море. Сначала небольшая волна, а за ней — огромная. Тут старая насыпь, невысокая. За ней — опять зелень. Нетронутая, кстати. Ни следов, ни тропок — не ходят тут, потому что некому и просто незачем. Но это же как раз и интересно!
Оскальзываясь на сочной зелени, Маркс лез вверх и тянул за руку Машу, помогая ей преодолеть последнее препятствие.
— Вы подумайте, — говорил он на ходу. — Как здорово будет выглядеть город отсюда, с такой высоты.
Говорил и сам удивлялся: а почему же местные не додумались до такого? Неужели детский запрет подходить к железной дороге оставался императивом и для взрослых?
— Ну, вот. Добрались, — выдохнул он, наконец.
И замер, осматриваясь. А рядом тихо ойкнула Маша.
Город не заканчивался на зеленом лугу перед железнодорожной насыпью. Он продолжался дальше. Вернее, если смотреть сверху, было как бы два города, разделенных прямой, как по линейке, стеной насыпи и зеленью луга.
— Это что? — удивился Маркс.
— Не знаю, — так же удивленно ответила Маша. — Тут никогда ничего не было.
Ну как же — не было. Вон старые дома. Вон новые — длинные и высокие, парусом выгибающиеся навстречу солнцу и отражающие его сотнями окон. Это город. И это вот город. Это, что, разные города?
— Надо посмотреть, — сказал Маркс.
— Не надо, — сказала Маша.
Но он уже скатывался вниз, скользя по траве, чуть согнув ноги, как на лыжах. И она начала спускаться следом. Потихоньку, медленно, боком, упираясь каблуками в мягкую землю. Все-таки она была прикреплена к нему.
По эту сторону трава внизу уже желтела. Воздух пах железной окалиной, резиновой гарью и чем-то медицинским, вроде эфира. В горле першило, все время хотелось откашляться.
— А тут, похоже, осень? — удивился Маркс.
— Нам нельзя сюда…
— Есть какой-то запрет?
Запрета не было, и Маркс двинулся вперед, к окраине, так похожей на то, что осталось сзади. Похожей и одновременно непохожей. Земля под ногами была рыжей и глинистой. Трава заканчивалась сразу под насыпью. Первые дома были одноэтажными, похожими на старые почерневшие от времени бараки. За ними поднимались блочные серые пятиэтажки, а дальше виднелись уже и высотные здания. Только не голубых оттенков отмытого стекла, а ржаво-серые, какие-то мутные. Или это сам воздух тут был таким серым?
Маркс сплюнул набежавшую кислую слюну.
— Мы все еще в городе или это что-то другое?
Маша промолчала. Она явно была не в настроении рассказывать об этом месте. Но вдруг на ее лице расцвела улыбка:
— Ой, какая прелесть!
На дощатом столе перед крыльцом одного барака были расставлены цветные игрушки. Очень странные игрушки. Не люди, не животные — что-то среднее. Но очень яркое. Вот вроде насекомое с длинными усиками, но с огромными человеческими синими глазами. А вот человек, но с головой жабы. Стоит на корточках, сейчас прыгнет.