— Прекратить огонь! — раздался громовой голос из динамиков по всей территории завода. — Всем немедленно прекратить огонь! Мы начинаем войсковую операцию!
— Черт… Это что еще такое?
— Командир, из города еще колонна грузовиков!
— Да куда же это мы влезли? Спецназ, к бою!
Спецназовцы бросились к окнам, но тут задергались, задвигались пулеметные стволы, загремело, посыпались стекла из всех дверей, и тот же голос прокричал:
— Приказываю лечь, руки за голову! Иначе начинаем огонь на поражение!
Стрельба в центре завода тоже вдруг затихла.
— Альфа, Бета, Захват, что? — тихо прошептал майор, выдвигаясь через разбитые двери на площадь.
— Здесь Альфа. У нас потери, командир. Захвата больше нет.
— Бета. Командир, мы в жопе. В полной жопе.
Навстречу майору, стоящему на крыльце, от оцепления вышел молодцеватый подтянутый, двигающийся, как на пружинках, подполковник:
— Подполковник Клюев, — махнул он рукой у виска. — Сложите оружие и выходите на площадь невооруженные и по одному.
— Мы — спецназ, — с горечью, уже понимая, что случилась какая-то совершенно невероятная, нелепая и от того еще более страшная ошибка, протянул спецназовец. — Майор Сидорчук.
— А нам — так хоть сам Кремлевский полк. По одному, без оружия. Иначе никакого спецназа в нашем городе просто не будет. Мне тут с вами разбираться некогда. Мое дело — объект сохранить. Все понятно?
— Слушай, Клюев, у меня там раненые…
— Раненым окажут помощь. Возвращайся, майор, и выводи своих. Но без оружия. И без ваших там шуток спецназовских. Я тебя очень прошу.
Сидорчук опустил голову. В наушнике вдруг тонко запищало и сразу — как ватой забило.
— На горе твои были, майор? — полковник прикоснулся пальцем к такому же черному наушнику со спиралькой провода, уходящего куда-то за спину.
— Мои.
— Ну, там без стрельбы обошлись, так что успокойся. Давай, выводи, наконец, свой спецназ.
Майор медленно возвращался к своим, тяжело думая почему-то только об одном: и чего он такой чистенький, наглаженный такой, этот Клюев, и сапоги-то у него, блин, хромовые начищенные, аж блестят…
Глава 3
Перед музеем — сквер, где установлен бюст Д. Н. Мамина-Сибиряка; отсюда вглубь города ведет широкий бульвар Комсомольского проспекта…
…На углу улиц Карла Маркса и Большевистской — дом, в котором некогда останавливался Радищев. В 1917 году, как об этом свидетельствует мемориальная доска, в том же доме помещался Пермский Совет рабочих, крестьянских и солдатских депутатов.
Направляясь по улице Маркса в сторону Камы, мы заглянем в примыкающий к улице Комсомольский сквер. В его центре в 1954 году открыт памятник В. И. Ленину.
В глубине сада — здание Государственного ордена Трудового Красного Знамени театра оперы и балета.
— Коля, вынеси ведро! — голос матери был сух, и по тону ее было ясно, что она очень и очень чем-то недовольна.
— А чо — я-то? — уныло пробасил Колька, не поворачиваясь от компьютера, на экране которого как раз развернулось меню установки «демки» новой игры. — Чо такое-то, чуть чо-то — так сразу я? Я тут не один живу, между прочим…
— Коля, ты весь день просидел дома, ничего не делал.
— Ну, я же болею, типа.
— Да, в школу-то ты не ходил, а вот у компьютера сидеть…
— Ну, мам… Ну, чо ты сразу — у компьютера, у компьютера…
— Ты весь в своего отца! — почти закричала, выйдя из кухни в коридор, мать. — Он тоже может сидеть целый день на диване, задницы не оторвав ни разу! Вам бы только жрать и телевизор свой смотреть!
— Тань, ну, Тань, ты, это… — предупреждающе приподнялся с дивана отец.
— Мам, да ладно, вынесу я. Чего тут нести-то, — вмешалась, выглянув из спальни, дочь. — Колька пусть дуреет дальше за своим компьютером.
Она еще и голосом подчеркнуло презрительное «своим».
— Дочка, ты одна мне тут помощница, — чуть не расплакалась мать.
— А чо это — дуреет? — начал было Колька, но тут же заткнулся, увидев отцовский кулак.
Оля, недавно пришедшая из школы, открыла дверцу под мойкой, выволокла помойное ведро, полное до самого верху, возле дверей скинула шлепки и сунула ноги в ботинки.
— Я не закрываю! — крикнула из коридора, ставя замок на защелку.
— Хорошо-хорошо, — откликнулся из комнаты отец. — И вообще нечего закрываться, когда я здесь, — бормотал он уже тише себе под нос. Устал уже ругаться по этому поводу: и кого они все время боятся, все время запираются от кого-то, если он — здесь?