– Помню, помню…
Еще бы не помнить: Ганс тогда ушел далеко за бирюзовый. Таких цветов и на свете-то нет, какие он тогда вспомнил.
– Эй, эй. – До Якоба внезапно дошло, что он остался без доли в доме. – А где я жить-то буду?
Но Ганс уже ушел в те края, в которых вопрос обеспечения жильем не заботит никого.
Якоб сидел на телеге и печально качал босыми ногами. Старого Ганса уже похоронили.
– Ты, Якоб, не думай, – хлопнул его по плечу Иоганн, – мы тебя из дома выгонять не будем. Братья мы или кто? И прибыль с мельницы и с сада мы с Фрицем уже договорились на всех делить.
– Да нет, Иоганн, отец прав. Не нравится мне на земле работать…
– Да кому нравится-то? Просто горшок, который сам кашу варит, только в сказках и видели. А раз нет такого горшка – нужно работать.
– Прав отец, – покачал головой Якоб, – мне бы на телеге да на ярмарку…
– А продавать ты что будешь? Лунный свет и комариный звон? Сначала поработать нужно, потом продавать.
– А я не продавать, я купить хочу. – Якоб мечтательно зажмурился и упал на спину.
– Что же ты хочешь купить? – Иоганн лег рядом. Братья лежали на спине и смотрели в синее небо.
– Помнишь, к нам приезжали торговцы?
– Ну помню.
– Они рассказывали о том, что в дальних странах и городах происходит…
– Что-то кажется мне, даже в самых дальних городах сдобные ватрушки на деревьях не растут и жареные куры по полям не бегают. Там тоже люди работают.
– Они рассказывали, – Якоб смотрел на облако, большое и белое, похожее на трехногую собаку с одним крылом и без хвоста, – про город Ксенотан…
– А там что, в неделе семь выходных и один рабочий?
– Нет. – Якоб повернулся на бок. – Там на полях растет волшебная пшеница. У нашей колос сам знаешь какой, сверху чуть-чуть, а потом пустая соломина.
– А там? – Вдохновенное лицо Якоба заразило даже Иоганна.
– А у ксенотанской пшеницы колос до самой земли. Представляешь, насколько больше зерна можно собрать с одного поля?
– Представляю. Как сложно будет такую пшеницу жать.
– Как жать – придумаем. Я хочу до Ксенотана доехать, купить там хоть мешок зерна этой пшеницы. Привезу, посеем… Заживем!
– Что-то кажется мне, что все это сказки. Если б такая пшеница была, ее уже давно бы повсюду сажали.
– А я думаю, не сказки. Вот привезу мешок с зерном, тогда посмотрим.
– Ну привози. Посмотрим.
Деревня Черный Холм была деревней свободных крестьян. Они не были ни крепостными, у которых ни свободы ни земли, ни арендаторами, у которых свободы – хоть ложкой ешь, а земли – хоть в сундук прячь. Плати ренту и живи как хочешь.
– Добрый день, господин староста.
Деревенский староста Беккер вышел на крыльцо:
– Добрый день, Якоб. Слышал, вы с братьями сегодня отца схоронили. Я-то в городе был с утра, только что приехал.
– Да, господин староста.
– А как наследство поделили?
– Отец перед смертью успел всем распорядиться. Иоганну – мельницу и землю, Фрицу – скот и сад, а мне – вот… – Якоб махнул рукой в сторону телеги.
– Кота?! – удивился староста.
– Какого?..
На телеге сидел и облизывался тот же кот.
– А ну брысь, красное с зеленым!
Кот задрал хвост и вальяжно двинулся по телеге.
– Телегу с волами. И вот решил я поехать в город Ксенотан…
– Это где ж такой?
– Да не знаю. В Штайнце людей поспрашиваю, там расскажут. В Штайнце все знают.
– Так тебе подорожную?
– Ну да.
Через четверть часа за пазухой у парня лежала свернутая в трубку и обернутая в пергамент бумага, в которой было написано, что он, Якоб Миллер, вольный крестьянин деревни Черный Холм, что в окрестностях города Штайнц, который в земле Унтеретюмпель, едет по торговым делами в город Ксенотан. Печать, подпись.
Через час телега с волами выехала из деревни Черный Холм. В ней сидел Якоб, одетый в лучшую одежду – черные штаны, белую рубаху, подпоясанную красным кушаком, черную жилетку с золотистой вышивкой. Сидел и покачивал босыми ногами. Сапоги, перевязанные веревкой, лежали рядом, на соломе.
Глава 2
Копыта волов (левого звали Направо, а правого – Налево) мерно ступали по дороге. Поскрипывали колеса телеги. Якоб лежал на соломе и смотрел в небо. Скоро вечер.
Парень нашарил флягу с водой. Ее подарила ему перед самым отъездом Хильда, улыбнувшись и потеребив косу. Хорошая фляга, кожаная, с медными накладками. Может, после возвращения с ксенотанским зерном взять Хильду в жены?
Якоб поднес горлышко фляги к губам. Замер. Осторожно принюхался.
Вода пахла родником и совсем немного – малиной.
«Спасибо тебе, заботливая Хильда. Вернусь – обязательно отплачу тебе добром за добро…»
Малиной пахла вода из источника Химбеере, достаточно было отпить несколько глотков – и полдня в кустах тебе обеспечено. Другой воды у Якоба не было.
Спасибо тебе, добрая Хильда.
Вот и камень, о котором говорил отец. Осталось достать деньги.
Вчера вечером Якоб еле дождался общинного поля, на котором можно было оставить на ночь волов и переночевать. Пришлось, конечно, отдать пару медяков.
Нет, можно, конечно, переночевать и в лесу. Бесплатно. Вот только здешние леса принадлежат местному властителю, барону Кройццугталу. А если он обнаружит в своих лесах непрошеных ночевщиков, то вытряхнет не только последние деньги, но и последние штаны. Дорогой выйдет бесплатная ночевка. Ничейных лесов в округе уже давно не осталось. Дальше, правда, начнется Чернолесье, но ночевать там… Лучше уж сразу на кладбище.
Рано утром Якоб выехал, и вот он уже около заветного камня. Вот только камень-то немаленький, в три обхвата. А старый Ганс позабыл уточнить, где именно около камня спрятаны деньги. Придется искать наугад…
Лопата воткнулась в землю.
– Доброе утро, парень, – окликнул Якоба проезжавший мимо крестьянин. Его волы остановились и завистливо посмотрели на пощипывающих на обочине травку волов Якоба.
– Доброе утро, уважаемый.
– Это зачем же ты камень-то обкапываешь? Думаешь, лучше расти будет?
– Да нет. – Якоб взглянул на глубокую канавку, окружившую валун уже на половину окружности. – Хочу выкопать да домой отвезти.
– Ишь ты. Это зачем же?
– Так на расплод. У меня, видишь ты, только самки, а тут смотри, – парень хлопнул по теплому боку, – настоящий самец.
– Ты уверен? – прищурился крестьянин.
– Уверен, уверен. Точно самец.
– Ну, смотри. Куда хоть за расплодом приезжать?
– В Черный Холм.
– А, знаю, знаю. Дальше по дороге. Ты кто будешь?
– Якоб. Сын старого Ганса.
– Мельника, что ли? Знаю, знаю. Как он там?
– Вчера схоронили.
– Жаль, жаль… Хороший был человек, хороший… Ну, давай копай. Бог тебе в помощь.
– Спасибо, уважаемый.
Якоб повернулся к камню…
– Кар! – сказал огромный черный ворон, нахально усевшийся прямо на «самца».
– А ну кыш, красное с зеленым!
Птица улетела. Якоб бросил ей вслед комок земли и продолжал копать.
– Уф…
Канавка вокруг валуна замкнулась. Денег не было. Или отец что-то напутал. Или деньги кто-то нашел. Или…
– Черное по желтому с лиловым…
Увидеть ворона было очень плохой приметой. Конечно, если бросить в его сторону землю, то примета не сработает. Он же бросил… Может, что-то не то? Вроде и день сегодня не постный, когда в ворона положено бросать не землей, а камнем… Или постный?
Якоб принялся было высчитывать дни – хотя когда это крестьянин путал их? – как вдруг ему вспомнились точные слова: «…Под камнем у дороги закопаны…» Не укамня, а подкамнем.
Вот болван!
Якоб поудобнее обхватил камень, крякнул, чуть приподнял…
– Эй ты, зелень красная!
Парень опустил камень на место и медленно повернулся. Неужели топот копыт за спиной не почудился?
Конь – скотина дорогая, и по карману только дворянам. А крестьянину с дворянином встречаться совсем ни к чему. Правда, если ворон не был плохой приметой, то это мог оказаться и обеспеченный горожанин…