Только тогда он открыл глаза. Представители определенных рас Галактики могли бы описать женщину как «прекрасную и холодную», решил пленник. Она была высокой, стройной и грациозной, как и все вар син’да, с алебастровой кожей, выступающими скулами и темными миндалевидными глазами. Уши её были изящными и заостренными. Носила Керраина многочисленные, хитроумно переплетенные слои шелковистых одежд и глянцевой брони с острыми краями. Стройные бедра женщины охватывал пояс, сплетенный из шипастой колючей проволоки. Поднятые светлые волосы торчали над головой, словно хохолок какой-то фантастической птицы. Устройство перевода, выполненное в форме золотой броши, покрывала резьба с изображением слившихся в экстазе фигур.
Керраина плотно сжимала ярко накрашенные губы, и глаза её пылали яростью. Вся напускная заботливость слетела с неё.
«Наконец-то, — подумал аун’Ши, — мы оказались в ситуации, когда можем общаться прямо. Можно выдвигать требования. Можно начинать переговоры».
— Я больше не стану убивать для удовольствия твоих посетителей, — сказал узник, голос которого был низким и хриплым от обезвоживания.
Женщина подняла густо обведенные брови.
— Что, правда?
— Да, правда.
— А что же ты тогда будешь делать? — она немного натянуто усмехнулась. — Ловить на живца когтистых извергов? Танцевать, как солитер?
Аун’Ши не позволил себе оскорбиться или попасться на приманку.
— Я ничего не стану делать, — просипел он. — Ты откроешь дверь клетки и выпустишь меня. У тебя нет иного выбора.
Посмотрев на него сверху вниз, Керраина покачала головой. Казалось, что это сочувствующий жест, но пленник знал — вар син’да неведомо сочувствие.
— Аун’Ши, — сокрушенно произнесла женщина, — как же плохо ты меня знаешь.
Собрав слюну, узник очистил глотку. В его голос вернулась толика прежней силы.
— Я очень хорошо тебя знаю. Я знаю, что до того, как заполучить меня, ты не обладала независимостью, находилась в тени и услужении у других. Я знаю, что с тех пор ты разбогатела благодаря мне, и что я довольно популярен у твоей публики.
Керраина стиснула зубы, и аун’Ши воспринял это как знак своей правоты.
— Также я знаю, — продолжил пленник, — что ты не посмеешь убить меня, поскольку это расстроит указанную публику, и, следовательно, будет стоить тебе не только состояния, но, весьма вероятно, и жизни.
Внутри женщины разом вспыхнуло множество чувств: она гневалась на нахального узника, досадовала, что не может отыскать брешь в его логике, и боялась потерять статус знаменитости.
— Я прикажу укротителям насильно кормить тебя, — с отработанным высокомерием произнесла Керраина.
— При моей физиологии подобное невозможно, — покачал головой аун’Ши. — Я задохнусь и умру.
Уголки её окрашенных рубиновой помадой губ дернулись.
— Тогда я вывешу тебя на обозрение и буду брать плату с тех, кто придет посмотреть на твои голодные муки.
— Ты уже признала, что даже самые непритязательные зрители посчитают такое представление малоинтересным. «Хороший день в Шаа-доме лучше плохого отзыва в Комморре».
Она ощетинилась, услышав старую театральную аксиому. В основном потому, что это была чистая правда.
— Следовательно, если я отказываюсь принимать дальнейшее участие в твоих постановках, а мое убийство приведет к твоему падению, у тебя не остается выбора. Ты должна освободить меня.
Высказав свои аргументы, аун’Ши снова сел прямо в ожидании ответа.
Позади них приоткрылась дверь, и внутрь просунулось бледное, испещренное шрамами лицо управителя сцены Скелбана, служителя Керраины.
— Г-г-госпожа, — запинаясь, пробормотал он, — до начала п-п-представления п-п-пять минут.
Женщина не сводила глаз с тау.
— Возможно, придется задержать начало, — бросила она через плечо. — Кажется, наша примадонна немного заартачилась.
— Задержать? — задохнулся Скелбан. — Но… но…
Не обращая внимания на его возражения, Керраина прижалась к прутьям клетки аун’Ши.
— Знаешь, в этом городе незаменимых нет, — прорычала женщина, — и ты уж точно не последний образчик вымирающей расы. Что помешает мне просто найти другого, подобного тебе?
— Г-г-госпожа Керраина, — управитель сцены уже проковылял в комнату и теперь стоял у неё за спиной. Скелбан стал жертвой опытов нескольких разных гемункулов, скульпторов плоти, и всё в нем было какое-то кривое и переломанное. — Нельзя задерживать п-п-представление…
— В Империи нет ни одного тау, способного сравниться со мной в искусстве боя, — ответил эфирный. — Мое прошлое, как и пройденное мною обучение, уникально для нашей расы. Именно поэтому аун’т’ау’рета избрали меня.
Глаза женщины блеснули. Маленький синий чужак немного открылся перед Керраиной, и, словно пантера, она инстинктивно ухватилась за этот шанс.
— Избрали тебя для чего?
— Г-г-госпожа…
— Что ты делал на том замерзшем, пустынном шарике, где тебя нашли? — не отступала женщина.
Сообразив, что как-то проговорился, аун’Ши ничего не ответил, но Керраина чувствовала, что задела за живое, и собиралась вырвать из него правду.
— Ты был в изгнании? Или на какой-то миссии?
— Госпожа! — заорал Скелбан.
Быстрая, как молния, женщина повернулась к нему с ножом, внезапно возникшим в руке.
— Тебе сказали придержать занавес!
— Но, г-г-госпожа, — с мученическим видом произнес управитель, — сегодня к нам пришел Сидик.
Лицо Керраины застыло.
— Сидик, Владыка Увеселений?
— Да! Если мы не начнем вовремя…
Женщина оборвала слугу взмахом руки с наманикюренными ноготками. Важно было, чтобы каждый зритель остался доволен, но Сидика требовалось порадовать вдвойне. Этот министр Векта, правителя Комморры, по долгу службы надзирал за абсолютно всеми играми гладиаторов и кровопролитными зрелищами. Если представление Керраины не понравится Сидику, — например, тем, что начнется с опозданием, — оно будет закрыто по первому его слову.
— Внесем небольшие изменения, — сказала она Скелбану. — Начинай выступление, но пусть укротители сначала проведут шипоспинов по окружности арены. Это даст тебе несколько минут на то, чтобы притащить из камер тех троих.
— Но г-г-госпожа, все пришли посмотреть на него, — управитель показал на аун’Ши вытянутым, костистым пальцем.
— И они его увидят, — промурлыкала Керраина. — А теперь шевелись!
Скелбан с поразительной быстротой зашаркал прочь. Когда слуга вышел, женщина извлекла из декольте какую-то вещицу и повернулась обратно к шестиугольной клетке.
— Аун, — с хитринкой сказала она. — На твоем языке это означает «жрец», верно?
— У этого слова много значений.
— И «жрец» — одно из них?
— Возможно, более точным переводом будет «пастырь».
— Пастырь? Ещё лучше. Ты защищаешь свою паству от несчастий, готов отдать собственную жизнь ради их спасения, — Керраина прижала ладонь к прутьям клетки и пробормотала что-то неуловимое, а затем отошла назад.
— Ты свободен, — сказала она.
Аун’Ши, чувствуя ловушку, сохранял полную неподвижность.
— Я могу уйти? — осторожно спросил он.
Женщина пожала плечами.
— Можешь уйти. Можешь остаться. Дверь автоматически откроется через одну минуту, тогда и увидим.
— Увидим что?
— Что для тебя важнее всего, — с недобрым весельем улыбнулась Керраина.
Она надавила большим пальцем на бок небольшой вещицы, и клетка начала опускаться через пол на постепенно удлиняющейся цепи. Мгновением позже тау обнаружил, что находится над затемненной ареной: освещение было приглушено перед началом представления. Всё вокруг скрывал полумрак, но он весьма неплохо изучил здешнюю обстановку. Эфирный ведь, как-никак, проводил тут большую часть времени с тех пор, как его схватили. Помещение напоминало внутреннюю часть высокой бочки, и, насколько понимал узник, подобная архитектура считалась классической среди вар син’да. Они называли это «амфитеатром». Для аун’Ши это было бойней.
Главную бойцовую арену покрывал утрамбованный белый песок, на котором лучше выделялась пролитая кровь и выпущенные потроха исполнителей. По опыту эфирный знал, что под верхним слоем также скрываются потайные люки, из которых неожиданно выпрыгивают натасканные чудовища и автоматические механизмы-убийцы. Стены здания были целиком заполнены углубленными сидениями, расположенными в многочисленных ярусах. Богатейшие зрители сидели на самом верху, там, где их могли видеть все присутствующие, в то время как стесненным в средствах посетителям приходилось занимать места ближе к земле. На уровне арены в стене был проделан единственный, огромный арочный проход, через который вводили рабов или зверей, а затем выносили их обратно, уже по частям. Напротив него находилась галерея: открытая площадка, уставленная пышными диванчиками и креслами, где обычно сидела Керраина и развлекала важных гостей. Прямо над платформой располагался просцениум, заполненный музыкантами.