- Расскажи о себе.
- Антон Скольников. Тридцать три года. Родился здесь, до восемнадцати лет жил в том доме. - Кивнул головой в старую хрущевку такую же, как и моя, что было видно из окна. - Учился в сто третьей школе, закончил с отличием.
- Медалист?
- Серебряный. Алгебру завалил. В восемнадцать уехал поступать в мед, отучившись год, ушел в армию, по собственному.
- Почему не взял отсрочку? Мог же.
- Мог, но не хотел. Тогда как раз наступил момент, когда многое хотелось переосмыслить, и армия помогла мне в этом кучей физических нагрузок и минимумом умственных. Вернулся в мед, закончил с красным дипломом. Звали на стажировку за бугор, но остался и вернулся в родной город.
- Почему?
- Должен был кое-кому сказать спасибо, но не знал как.
- А почему решил стать врачом?
Антон замер, забросив мясо в горячее масло с чесноком и задумался. Будто ему тяжело подобрать слова.
- Раз уж мы решили притереться, скажу правду, да и время пришло, Рыбка. Из-за тебя.
- А я тут при чем? - С улыбкой заболтала ногами, в страшных снах не представляя, что он скажет в ответ:
- Я принял решение на похоронах Наташи, когда увидел тебя. Ты тогда болела очень сильно, и хрипела жутко, бросаясь на ее гроб. - Он смотрел в одну точку, проматывая перед глазами картинки прошедших дней. - У меня печенка сворачивалась от жалости. Мне самому тогда только семнадцать исполнилось, и ты была совсем крошкой, а увидел и за минуту повзрослел. Как то так. Так что тебе я должен то «спасибо» сказать, что годами с собой носил.
Я сидела окаменев. Каждая мышца будто налилась свинцом, приковывая меня к месту.
В голове крутились те серые картины воспоминаний, вновь приковывая грудь к той щемящей боли, что мог испытывать ребенок. Для меня Наташа была всем, даже с Ба мы не были так близки, хотя казалось бы, разница в возрасте, разные интересы, мне головоломку и пятнашки, а ей погулять с подружками.
Но это было так. Незримая связь.
- Вы с ней очень похожи. Я сперва подумал, что увидел ее. Злые шутки разума. Но у тебя глаза другие.
- У нее были карие. - Антон кивнул. - Я ее почти не помню. Ты можешь мне о ней рассказать?
Он перевернул мясо и заговорил:
- Не сказал бы, что мы были друзьями. Разные компании, она больше с девчонками, я, ясное дело с пацанами. Но ее сложно было не заметить. Яркая, улыбчивая. Она всегда могла подать руку помощи и младшему и старшему. Даже однажды организовала массовую помощь пенсионерам соседних домов. Я тоже участвовал, разносил продукты, одежду, а она руководила. Смеялась она звонко, все оборачивались.
- А что она любила?
- Конфеты, наверное. Все девочки любят конфеты. Знаю, что любила фиалки. Они с девчонками часто в школу притаскивали всякие горшочки и менялись, а у Наташи самая большая коллекция была. - Сказал он и я вспомнила!
Вспомнила целый садик на подоконнике! Разноцветные цветочки так красиво украшали комнату, и даже представилась Наташа, которая мурлыкая песенку себе под нос, поливала их из зелёной маленькой лейки.
Они исчезли в одни момент, из дома, из памяти. Наверное Ба убрала из как воспоминание, чтобы не рвало душу по утерянной девушке.
- А ещё у нее кулон был. В виде кита. Маленький такой, с синим камушком. Бижутерия, но она его носила не снимая.
- Это папа ей привез. Перед тем как исчезнуть. Она с ним не расставалась. И похоронили с ним же.
Снимая мясо на доску, Антон убрал сковороду с конфорки и подошел ко мне, вставая между разведенных ног:
- Я видел тебя тогда, горе твое видел. Мне в память врезалось монолитом. Поэтому да, права ты Ксюша, все у нас не правильно. Но мне кажется, не может судьба просто так нас лбами сталкивать. Не может, просто невозможно. - Прижался лбом к моему лбу и закрыл глаза. - Я до сих пор ту девочку в тебе вижу. Я надеялся, верил, что ты её выплакала, но вижу, что нет. Если хочешь, мне поплачь, я рядом буду. Тогда был, но не мог помочь, сейчас это в моих силах.
- Я так по ней скучаю-ю-ю-ю. - Проревела ему в лицо, роняя крупные горькие слезы. - И по Ба. Я одна в целом мире, Антон, одна. У меня никого не осталось. Никого-о-о...
- Не одна. Я рядом. Надолго ли, решим. Сейчас рядом.
Обнял, утыкая лицом в голую грудь, позволяя выплакаться, поделиться с кем-то своим горем, болью, что много лет носила с собой как набитый камнями рюкзак. Беззвучно дрожала, сжатыми пальцами щупая его кожу, не веря, что кто-то рядом, кто-то! А не беззвучная тишина.
Сколько моей боли видела эта квартира и ни разу ничьи глаза. Кроме его. Тогда, на кладбище.
Дыхание сбилось почти сразу, комом встал в горле спазм, мешая вдохнуть, вобрать в себя воздух, пропитанный солью слез.